29-го, во время молитвы, к герцогу приехал капитан гвардии Измайлов с одним немецким командором здешнего флота по фамилии Бредаль (который только недавно воротился из Испании, куда его посылали с известием о заключении мира) и потом последовал за его высочеством к князю-кесарю, где праздновался день свв. Петра и Павла. В 6 часов после обеда его королевское высочество возвратился оттуда домой, и так как там страшно пили, то и у него отчасти шумело в голове, потому что не было возможности благовидно отделаться от питья. Кавалеры наши, ездившие с ним и также не избавившиеся от полных стаканов, именно полковник Лорх и майор Эдер, бывшие оба дежурными, уверяли, что в этот день так сильно пили, как еще нигде с тех пор, как мы в России. Одиннадцать пушек постоянно палили, и после большая часть вельмож сами прикладывали к ним фитили. Его королевское высочество делал это три раза. Под конец произошла сильная ссора между некоторыми из здешних министров, которая легко могла иметь дурные последствия, тем более что они едва не подрались (in die Haare gekommen) и уже вынули было шпаги; к счастью, все еще так уладилось, что не случилось никакого несчастья. Хотя герцог был в той же комнате и очень хорошо все видел и слышал, однако ж отворотился, делал [вид], как будто ничего не замечает, и пока эти господа ссорились и бранились, разговаривал с здешним знатным духовенством. Побыв несколько времени дома и освежась немного чаем, его королевское высочество поехал с графом Бонде к генеральше Балк проститься, потому что думал в тот же день отправиться в деревню; но так как не застал ее дома, то навестил меня и мою хозяйку, которая тотчас послала за своими племянницами, девицами Ланген, шутил в особенности с моей маленькой хозяйской дочерью и остался у меня в саду до 10 часов вечера, несмотря на то что нам нужно было ехать более немецкой мили до ашей деревни, где мы намеревались ночевать эту ночь. Наконец, когда стало уже смеркаться, его высочество собрался и отправился в Свирлово, которое, как я уже говорил, принадлежит одному богатому русскому, именно Нарышкину. Это тот самый Нарышкин, который сжег Дерпт и так нехристиански свирепствовал в Нарве и в Лифляндии (Кирилл Алексеевич Нарышкин.). Дом его в Свирлове большею частью украшен вещами, награбенными в Дерпте; даже раскрашенные оконные рамы оттуда и до сих пор сохранили имена и гербы своих прежних владетелей. Лица, отправлявшиеся с его королевским высочеством на дачу и долженствовавшие там находиться при нем в продолжение лета, были, из кавалеров: граф Бонде, камеррат Негелейн и я, из прочих: паж Тих, камер-лакей Миддельбург, фурьер Блех, два мундкоха и несколько лакеев и других придворных служителей. Тайный советник Бассевич и конференции советник Альфельд также собирались через несколько дней переехать в деревню Леонову, принадлежащую молодому князю Хованскому, зятю старого барона Шафирова, и находящуюся от Свирлова не более как в полчетверти мили. Его высочество должен был употребить довольно значительную сумму на меблировку нашего дома, который нашел совершенно пустым, без столов и стульев; но дом в Леоновой был в надлежащем порядке, потому что помещик сам жил в нем не далее как в начале нынешнего лета. Кстати расскажу здесь вкратце нечто очень странное о Хованском. Года два тому назад он как-то пригласил к себе в одно из своих поместий нескольких молодых русских князей и дворян, в числе которых находился и молодой князь Долгорукий, в качестве унтер-офицера гвардии не раз обедавший в Москве при нашем дворе. Гости эти напоили его до бесчувствия, одели как мертвеца и положили в найденный ими там настоящий гроб; потом отнесли в церковь, поставили перед алтарем и совершили над ним все употребительные у русских похоронные обряды, но оскорбляющим религию образом. Мало того, они, как рассказывают, обошлись грязно и с церковными сосудами, в особенности с чашею. Покончив все эти шалости, они ушли и оставили его в гробу перед алтарем, где он лежал до тех пор, пока не пришли некоторые из церковнослужителей и не вынесли его из церкви. Сам Хованский стыдился объявить о случившемся, да и охотно скрыл бы все дело; но оно дошло до его тестя, вице-канцлера Шафирова, который тотчас принес жалобу императору и довел до того, что все виновные в этом святотатстве были приговорены к смерти. Однако ж государь на сей раз смягчил приговор и приказал только жестоко наказать их телесно в своем присутствии. Осмотрев новое жилище, герцог ушел в свою комнату, а мы, прочие, разошлись по своим.
Свободное копирование
