На другой день, 30-го, в 9 часов утра, мы поехали в наших больших маскарадных санях к князю Меншикову, у которого был назначен первый общий сбор маскам. Эти сани стоили его королевскому высочеству около 500 любских марок (Монета = тогда 1 1/4 нашего рубля.). Они были сделаны в виде большой лодки (в двадцать футов длиной), поставленной на огромные полозья. На переднем конце ее был приделан большой резной и вызолоченный лев с мечом в правой лапе, а сзади, у кормы, поставлена Паллада (Греческое название богини Минервы.), также хорошей резной работы и сильно посеребренная и позолоченная. Вымпел, развевавшийся посредине, был двухцветный, голубой и красный. Мы поместились в этом экипаже следующим образом: впереди, вне лодки, стали валторнисты (лодка, как обыкновенно, спереди и сзади суживалась, сани же были одинаково широки во всю длину); на первых двух скамьях сели музыканты, а за ними мы все двенадцать, по три на каждой скамье, причем первые три ряда были обращены лицом к музыкантам, а четвертый к его королевскому высочеству, сидевшему отдельно у кормы и имевшему позади себя двух гренадеров, которые стояли вне лодки, на полозьях. Оба пажа, в крестьянских костюмах, ехали верхом по сторонам. В сани было запряжено 8 гнедых каретных лошадей с большим плюмажем на головах и в превосходной позолоченной сбруе, недавно присланной из Берлина (к ней было сделано в Москве еще два прибора, которые стоили с лишком 320 марок). Наш цуг бросался в глаза, потому что ни у кого не было своих и так хорошо подобранных лошадей: у всех, кроме ее величества императрицы, были наемные ямские лошади. Что касается до плюмажа, то он почти вовсе не был здесь известен, и теперь его нигде не было видно. Только после на шляпах кучера императрицы явились перья по образцу наших небольших плюмажей. Когда мы приехали к князю Меншикову, там собрались уже почти все маски; не было только императора, потому что императрица все еще не совсем оправилась. В ожидании государя принялись за завтрак; но лишь только его величество приехал, последовало повеление изготовиться к поезду. Тогда все отправились к своим экипажам, на которые были уже поставлены большие шесты с нумерами, для каждого назначенными. В положенном порядке мы поехали со двора князя в деревню, принадлежащую милитинской царице (Деревня эта нынешнее село Всесвятское (дворцового ведомства), находящееся за Тверскою заставою, влево от петербургского шоссе.) (в 4 верстах от города, но от дома князя верстах в 7 или 8), чтобы переночевать там и уж на другой день совершить торжественный въезд в Москву через четверо великолепных триумфальных ворот, поставленных по случаю празднования мира. Первые из них были воздвигнуты одним богатым русским, Строгановым, вторые — здешним духовенством, третьи — князем Меншиковым, четвертые — русским купечеством (См. об этом подробнее у Голикова, Дополн. к Деян. Петра Великого, т. XII, стр. 233-234. Там сказано, что ворота Строганова были у Тверских ворот, духовенства — у Казанского собора, купечества — на Мясницкой и кн. Меншикова — у Чистого Пруда, против его дома.). В этот первый раз поезд наш был не совсем правилен, но зато на другой день все шло прекрасно. По прибытии в деревню, когда пушечною пальбою с императорского корабля (который будет описан в свое время) подали сигнал расходиться всем по назначенным нам квартирам, мы отправились искать свою партию дам. По распределению, почти каждая партия мужчин должна была иметь свою партию дам или, как это называли, свой нумер. К счастью, нам пришлось быть вместе с княгинею Валашскою и ее сестрою, которые обе хорошо говорят по-немецки, и еще с некоторыми очень любезными дамами. Поэтому мы, не теряя времени, пустились толковать и уговариваться с ними, как бы приятнее провести вечер, и дело устроилось как нельзя лучше. Когда его величество император, который приехал в деревню прежде нас, удалился и можно было свободно развернуться, мы принялись весело танцевать под свою крестьянскую музыку; потом отправились домой, поужинали и заблаговременно легли спать, потому что на другой день, как о том возвестили, надобно было опять рано вставать.