18-го граф Бонде делал допрос конюхам, и так как оба они были виноваты, а от продолжительного их ареста больше всех могли пострадать лошади герцога, то его высочество приказал только обоих хорошенько наказать телесно, что было исполнено караульным капралом. Его высочество кушал в своей комнате, а с нами обедал пленный шведский капрал трабантов (гвардии) по фамилии Бойе. После обеда я ездил со двора с придворным проповедником Ремариусом. Сперва мы были там, где делались для его королевского высочества большие маскарадные сани, потом поехали в сад хозяина придворного проповедника, купца Рота, находящийся недалеко от нашего предместья (т. е. Немецкой Слободы); но перед этим завернули еще в Преображенскую Слободу, чтобы взглянуть, во-первых, на дом императора и, во-вторых, на небольшой корабль, в котором его величество сам будет ездить во время маскарада. Мы немало удивились, когда, подъехав к дому императора, узнали от нашего кучера, что мы перед императорским дворцом: это старинный, маленький и плохой деревянный дом, за который, судя по его наружности и местоположению, нельзя дать и 100 талеров. Глядя на него снаружи, нельзя не принять его за жилище простого человека, потому что в нем, по-видимому, нет и шести порядочных комнат, несмотря на то что недавно к нему пристроен новый флигель для принцесс. Стоит он в узком и дурном переулке, к которому с большой улицы ведет очень тесный проход, и окружен небольшим частоколом. Впрочем, и во всей Слободе, которая есть не что иное, как деревня, совершенно отделенная от города и других предместий, нет ни одного порядочного дома, потому что кроме императора с его двором и солдат Преображенского полка, там не живет никто. Осмотреть корабль часовые нас не допустили, говоря, что ежеминутно ждут императора. Выехав из Преображенской Слободы на большое поле, мы увидели недалеко от дороги, возле веселенькой рощи (Москва со всех сторон окружена прекраснейшими рощами и вообще имеет одно из живописнейших местоположений в свете), довольно большое деревянное строение, где прежде жил император и куда он, говорят, и теперь еще часто ездит слушать богослужения в часовне. Потом мы проехали мимо Преображенского приказа, где собирается высший уголовный суд в Москве под председательством князя-кесаря Ромодановского (начальника всех уголовных судов государства), который и живет недалеко оттуда. С этого места дом императора кажется немного лучше, потому что стоит на горе и имеет открытый вид на поле, притом не окружен так частоколом, как с другой стороны; но и отсюда он все-таки никак не похож на дом императора: единственное различие между ним и другими окружающими его домами состоит только в том, что он немного побольше, имеет более конюшен и флигелей и что оконные рамы в нем обиты красным сукном. Когда мы приехали к саду, настоящей цели нашей поездки, нас принял один шведский капитан, который хотя и живет там, но днем всегда бывает в городе, потому что учит детей у купца Коха. Пленные шведские офицеры во время своего тяжелого плена должны были привыкать ко всему, чтобы добывать себе хлеб, и те из них еще счастливы, которым удалось пристроиться подобным образом и которые не пострадали, как очень многие; так, например, один офицер, при начале войны выступивший в поход прапорщиком, скоро был взят в плен и много лет снискивал себе в Сибири пропитание тем, что за ничтожную плату нанимался колоть дрова, косить и пахать; между тем молодость его прошла, и он до сих пор, несмотря на заключение мира, принужден здесь собирать милостыню. Невозможно описать, в каком положении эти бедные люди даже и теперь, когда война кончилась! И не странно ли, что шведское правительство столько тысяч соотечественников оставляет в нужде и нищете? До сих пор оно не прислало еще никого, чтобы позаботиться о честном возвращении несчастных в их отечество, даже никому здесь не поручило этого, так что бедные пленные бродят как покинутое стадо, не зная не только как возвратиться в отечество, но и к кому собственно обращаться. Мне любопытно видеть, что будет, когда уедут отсюда их господа генералы и полковники, которые сами готовятся к отъезду, но о других мало заботятся. Они еще имеют случай обратиться к императору или к князю Меншикову, как генералиссимусу, и испросить себе что-нибудь; но после их отъезда из Москвы, когда придут сюда из дальних мест остальные пленные и, не получая никакой помощи от императора, ничего не зарабатывая, принуждены будут ходить по миру, даже не найдут никого, кто бы позаботился об их паспортах для возвращения на родину, — мы увидим, каково будет этим бедным людям. Такое положение дел не может располагать их в пользу нынешнего (шведского) правительства. Между тем я уверен, что его королевское высочество герцог и впредь (как делал до сих пор) не пропустит случая всячески помогать бедным покинутым землякам и быть для них истинным отцом, за что Всевышний и любящие его высочество шведы со временем, конечно, вознаградят его. Но возвращаюсь к нашему саду. Шведский капитан провел нас сперва в свою комнату; но мы просили его показать нам сад и дом, на что он сейчас же с удовольствием согласился. Все было в таком порядке и так хорошо, как я и не ожидал найти у здешних купцов. Дом, в котором владелец живет летом, красив, удобен и стоит на таком прекрасном месте, что лучшей дачи и желать нельзя. Большая зала этого дома обита позолоченным, очень красивым, сафьяном, сделанным здесь, в Москве, пленными шведами. В России пленные шведы занимались почти всеми искусствами и ремеслами, что было выгодно как русским, так и им, потому что они, по возможности, обогащались через это, а те пользовались случаем хорошо и дешево убирать свои дома. Я уверен поэтому, что отсутствие пленных, которые были в Москве лучшими ремесленниками и художниками, будет чувствительно здешним жителям. Позади дома расположен хорошенький сад (с прекрасным прудом), который разбит пленными шведскими офицерами и окончательно устроен водившим нас капитаном. Кроме того, там было все, что нужно для небольшого поместья, как-то: куры, каплуны, гуси, редкие утки, индейки, лебеди, журавли, павлины и другие птицы, также быки, коровы, лошади, овцы и т. п. Все они содержатся в необыкновенном порядке и как нельзя лучше. Там же находилось и несколько больших азиатских овец с очень короткими, но чрезвычайно жирными хвостами (курдюками), и так как придворный проповедник еще не видал подобных, то он остался вполне доволен нашей поездкой. Когда мы все осмотрели, капитан пригласил нас к себе на квартиру, где подал нам трубки и обещал стакан отличного пива. Он велел нашему кучеру взять в город бутылку лучшего пива г. Коха, что тот и исполнил; однако ж, когда добрый капитан вышел взять ее, оказалось, что в санях точно была бутылка, но — пустая. На вопрос его, что это значит, кучер отвечал, что пробка была некрепко забита и что дорогой все пиво выбежало, но он, конечно, сам его выпил. Как бы то, впрочем, ни было — пиво исчезло; дома у капитана не сыскалось ни капли, поблизости также нельзя было ничего достать; поэтому нам пришлось удовольствоваться трубкой табаку и рюмкой водки. После того мы отправились прямо домой. Послав узнать, что делает его высочество, я получил в ответ, что он у графа Бонде и пробудет там весь вечер.
Свободное копирование
