(Пятница)
Надо качели.
Зеленоалыми золотыми балаганными блестками эй блести карусельное детство в памяти заржавленного с бородой чудака, ярче блести пока взрослый еще не подал прошенья в богадельню.
Пронзительно шармань металлическими голосами.
Взывай, барабань, верещи, глуши.
А то ухнет поздно.
Спасай дни денечки — тарелку с ягодами.
О карусельное детство.
К тебе Единому обращается дряблое сердце проквашенное жизнью взрослого — сморщенное бледностью сердце ведь помнит четко, что только детство питало его истинными творческими радостями, удивительными праздниками, яркоцветными приключеньями, необычайной фантазией, смелыми затеями, острыми выдумками, сокрушительным смехом и безпечностью летающих с песнями птиц.
О шарманка — пронзившая уши до глухоты малолетнему любителю музыки стоящему перед ней два часа с открытым ртом от удовольствия.
Где твоя звучальная мудрость.
Напомни озябшей от одиночества душе твой походный марш: в нем так много слышалось отважной решительности и рыцарской гордости.
Заржавленный с бородой чудак еще помнит, как под этот походный марш шарманки в карусельном детстве он вдохновенно дал клятву, что когда будет большим — непременно хоть ненадолго поступит в цирк артистом, чтобы наконец постичь все тайны парусиново-досчатых кулис — таких недоступных мальчишкам.
Вот — где была штука.
Великая штука черной магии.
И как славно-гордо-значительно, что заржавленный чудак с бородой исполнил свою клятву через 23 года.
И снова стал молод, гибок, певуч и упруг.
Старики в калошах и с зонтиками да фельетонисты (Утро России, Театральная газета, Журнал Журналов, Новый Сатирикон) осудили: в цирке чистый народ, а народу по их мненью довольно дрессированных верблюдов и говорящих собак (впрочем эта критика — Василий Каменский в Тифлисском цирке — была за два дня до революции — конечно теперь эти фельетонисты проповедуют демократизацию искусства: им все равно.
Исцеленье детством.
Только всего один исполненный жест — и жизнь орадостилась, расцвела.
Значит еще не ухнула старость.
Спасай-же детство, спасай.
Бросай спасательные круги в реку уплывающих к тухлому старчеству.
Бросай и возникай в еще юных возможностях, в еще вольных движеньях.
Ведь так много чудесного неисполнено, что если хоть одно осуществленье привидится во сне — человек пробуждается от счастья.
На кой она чорт — эта взрослость.
Каждый взрослый — полулешачье.
Каждый ребенок — мудрец, затейщик, творец, раздольник, певец интуиции, анархист, футурист.
Каждый последний ученик умнее и талантливее своего учителя, который только и знает — слово-плетку:
— Нешали.
Ух и идиоты же эти педагоги в очках.
Не даром ведь все великие люди в Искусстве или выгонялись из школ или ученики убегали как из тюрьмы.
Великие дети знали цену своей воли.
И остались великими детьми.
Ведь неслучайно все великие мастера Искусства так походят на больших детей, так любят детей, что и сами всегда не прочь на деле вспомнить жизнедатное детство, претворяющее воду в вино, жизнь — в фантастическое преображенье.
Неслучайно и то, что Василий в Крыму весной (1916) проповедывал на лекциях в Ялте — Алупке — Симеизе о еще непотерянной возможности счастья стать всем морским гостям разом взрослыми детьми на цветущем берегу моря, чтобы хоть один день или два (на пробу) уразуметь всю красоту крымской молодости.
И будьте дети. Христос воскресе.
И все сольемся в святом кругу
В кругу звучальном и венчальном
На черноморском берегу.
А сам Василий — первый ребенок.
И мне стоит больших сил удерживать Его детские затеи — единственные Его радости — праздники.
Я взрослый (тоже почти полулешачье) — или играю во взрослого — и меня кандалами, тюрьмами, бойкотами, общественными мненьями, прессой — учат насильно быть — как все дураки.
Сдерживая Его — я оберегаю Его жизнь.
Все граждане кричат, поют, пишут, говорят о свободе личности
Но начни я несдерживать (только начни — даже говорить страшно), неостанавливать вольного из привольных ребенка Поэта и я убежден — гениальнаго Василья Каменского убьют палками, камнями.
Дурацкой толпе городов — Гении ненужны, а Поэты Духа — тем более.
Ведь еще никакая государственная власть не приказала слушать проповеди о идеальной жизни Поэтов Духа и неприкажет: потому что Поэты Духа скажут, что власти быть недолжно, или что все абсолютно равны и каждый — всякий человек — властелин мира.
И многое в этом масштабе.
Вот в детстве все — боги, все — рыцари, все Колумбы, все — Робинзоны Крузо, все — Стеньки Разины, все — Друзья.
Детство спаси нас, научи, создай.
О карусельное детство.
Посоветуй, крикни во все горло Интуиции как бы устроить качели, да такие качели, чтобы на них уселось с десять тысяч наряженных девок и с эсколь же парней в кумачевых рубахах с гармоньями, орехами, пряниками костромской росписи.
Значит нужна такая дощища и канаты толстущие.
Ну это можно сделать, а вот как бы привязать к небу, чтобы раскачаться одним концом до луны — другим до солнца или еще выше.
Я сказал Ему, что эта Его мысль одна из справедливых — Поэт спокойно ответил:
— Да — в этом все дело — надо Качели.
Свободное копирование
