В это время весь Нью-Йорк был охвачен безумием джаза Мужчины и дамы лучшего общества, как старые, так и молодые, проводили время в огромных салонах гостиниц, танцуя фокстрот под варварское тявкание и вопли негритянского оркестра. Я получила приглашение на один или два парадных бала того времени и не могла удержаться от возмущения при мысли о том, что здесь творится, в то время как Франция истекает кровью и нуждается в помощи Америки Вся атмосфера американской жизни 1915 года была мне отвратительна, и я решила вернуться со школой в Европу.
Но у меня не хватало денег, чтобы заплатить за наши билеты Я заказала места на пароходе "Данте Алигьери", но не знала, чем расплатиться За три часа до отхода парохода у меня все еще не было необходимых средств, как вдруг в ателье вошла скромно одетая молодая американка и спросила, уезжаем ли мы сегодня в Европу?
- Вот видите, - указала я на детей, уже одетых в дорожные костюмы, - мы совсем готовы, но еще не нашли денег, чтобы заплатить за билеты.
- Сколько вам нужно?
- Около двух тысяч долларов, - отвечала я.
Необыкновенная молодая женщина вынула из сумки два билета по тысяче долларов и положила на стол, говоря:
- Я очень рада, что могу вам быть полезной в этом небольшом деле
Пораженная, я смотрела на незнакомку, которую я никогда прежде не встречала и которая давала мне такую крупную сумму, даже не требуя расписки Я могла только заключить, что это какая-то неизвестная миллионерша Но позже выяснилось, что это не так. Чтобы прийти мне на помощь, ей пришлось накануне обратить в наличные все свои сбережения, состоявшие из процентных бумаг и акций. Она пришла нас проводить среди многих других Ее звали Руфью - той Руфью, которая сказала: "Твой народ будет моим народом, твои пути - моими путями". И такой Руфью она сделалась для меня на всю жизнь.
Так как нам запретили дальнейшее исполнение "Марсельезы" в Нью-Йорке, мы все запаслись маленькими французскими флажками, дети спрятали их в рукава, и я распорядилась, чтобы, когда раздастся гудок и пароход отойдет от пристани, все, стоя на палубе, дружно взмахнули флажками и запели "Марсельезу", что мы и сделали к своему большому удовольствию и к великому волнению всех представителей администрации, стоявших на пристани.
Мой друг Мэри, которая пришла меня проводить, не могла в последнюю минуту расстаться со мной, бросилась на пароход без вещей и без паспорта и стала петь вместе с нами, заявив: "Я еду с тобой..." И вот под пение "Марсельезы" мы покинули богатую, падкую на удовольствия Америку 1915 года и с моей кочующей школой отправились в Италию Мы приехали туда в день большого возбуждения. Италия решила присоединиться к союзникам. Мы все были рады нашему возвращению и устроили прелестный деревенский праздник Помню, что я обратилась к толпе окружавших нас любопытных крестьян и рабочих со словами: "Благодарите небо за то, что живете в такой прекрасной стране, и не завидуйте Америке. Здесь, на вашей удивительной родине, где небо вечно голубое, где растет виноград и оливковые деревья, вы богаче любого американского миллионера".
В Неаполе мы стали спорить о том, куда ехать дальше. Меня очень тянуло в Грецию, где я хотела расположиться до конца войны лагерем на Копаносе Но это пугало моих старших учениц, у которых были немецкие паспорта, и поэтому я решила искать приюта в Швейцарии, где представлялась возможность устроить целый ряд выступлений.
Свободное копирование
