Я взяла напрокат рояль и отправила телеграмму своему верному другу Скину с просьбой приехать, что он немедленно исполнил. Элеонора страстно любила музыку, и каждый вечер он стал ей играть Бетховена, Шопена, Шумана и Шуберта. Иногда низким голосом прелестного тембра она пела свою любимую вещь: "In questa tomba oscura, lascia mia pianga" При последних словах "Ingrata, Ingrata" ее голос и выражение лица принимали такой трагический оттенок, что трудно было, глядя на нее, удержаться от слез.
Однажды в сумерки я порывисто встала и, попросив Скина сыграть адажио из "Патетической сонаты" Бетховена, начала танцевать впервые с 19 апреля, дня смерти детей. Обняв меня, Дузе поблагодарила нежным поцелуем.
- Айседора, - сказала она, - что вы тут делаете? Вы должны вернуться к искусству. В нем одном ваше спасение.
Элеонора знала, что за несколько дней до того я получила предложение на турне по Южной Америке.
- Подпишите контракт, - убеждала она меня. - Жизнь коротка, и вы не знаете, что это значит, когда годы тянутся, полные скуки, скуки, сплошной скуки! Бегите от горя и тоски, бегите!
"Fuir, fui", - повторяла она, но на сердце моем камнем лежала тоска. Я могла сделать несколько гармоничных движений перед Элеонорой, но выступить снова перед публикой мне казалось невозможным, - до того исстрадалось и измучилось все мое существо, неотвязчиво преследуемое одной мыслью о детях В обществе Элеоноры я немного успокаивалась, но ночи в пустой вилле, в мрачных комнатах которой раздавалось только эхо, проводила, томительно поджидая наступления рассвета Тогда я вставала и шла к морю купаться. Мне хотелось заплыть так далеко, чтобы не быть в состоянии вернуться, но тело не повиновалось и само поворачивало обратно к берегу - такова жажда жизни в молодом существе!
В один серый осенний день, когда я шла одна по песчаному берегу, я внезапно увидела впереди своих детей, Дердре и Патрика, идущими, держась за руки. Я стала их звать, но они, смеясь, отбежали дальше. Я бросилась за ними следом, звала их - и вдруг они исчезли в туманных брызгах волн Меня охватил безумный страх - неужели я сошла с ума, раз уже мне начали являться мои дети? Несколько мгновений мне казалось, что уже я одной ногой переступила грань, отделяющую безумие от здравомыслия Предо мной встал дом умалишенных, тоскливая однообразная жизнь, и в порыве отчаяния я бросилась лицом на землю и стала громко рыдать.
Не знаю, как долго я пролежала в таком положении, но очнулась от прикосновения нежной руки к моей голове. Подняв глаза, я увидела того, кого я сперва приняла за одну из дивных фигур Сикстинской часовни Он стоял, только что вышедший из воды, и спросил:
- Почему вы всегда плачете? Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?
- Да, - отвечала я. - Спасите меня, спасите не только мою жизнь, но и мой разум Дайте мне ребенка.
В тот же вечер мы стояли вдвоем на крыше моей виллы и глядели, как заходит солнце, встает луна и лучи ее заливают серебристым светом мраморный склон горы Когда же я почувствовала его сильные молодые руки вокруг своего тела, когда его губы прижались к моим, когда меня унесла его страсть итальянца, я поняла, что спасена от горя и смерти и что возвращена к жизни, к свету, к любви.
Элеонора нисколько не удивилась, когда на следующее утро я ей рассказала о случившемся Артистке, постоянно живущей в сказочной стране фантазии, казалось вполне естественным, чтобы юноша, созданный Микеланджело, явился из моря меня утешать, и, хотя она ненавидела встречи с незнакомыми людьми, Дузе все же согласилась познакомиться с моим юным Анджело и даже посетить вместе со мной его ателье: он был скульптором.
- Вы, действительно, думаете, что он талантлив? - спросила она меня после осмотра его работ.
- Я в этом не сомневаюсь, - отвечала я. - Он, вероятно, станет вторым Микеланджело
Молодость удивительно гибка и готова поверить всему решительно. Я была убеждена, что новая любовь победит мое горе и избавит от вечных страданий. Постоянно перечитывая одно из стихотворений Виктора Гюго, я в конце концов уверила себя в том, что дети вернутся. Они только и ждут, чтобы ко мне вернуться Но, увы! Самообольщение продолжалось недолго.
Оказалось, что мой новый друг принадлежит к итальянской семье с очень строгими моральными устоями и был помолвлен с девушкой из такой же семьи При встрече он мне этого не рассказывал, но вскоре сообщил в прощальном письме Я на него ничуть не сердилась, ясно отдавая себе отчет, что он спас мне разум. Кроме того, я знала, что уже не одна, и с этого времени ушла в крайний мистицизм Дух детей витал вокруг меня, и я глубоко верила, что они вернутся на землю и будут меня утешать.
Свободное копирование
