Вечером мы приехали в окутанные сиреневой дымкой Афины, и уже утренняя заря застала нас поднимающимися неверными шагами и с сердцами, бьющимися от волнения, по ступенькам храма богини. По мере того как мы поднимались, мне начинало казаться, что вся прежняя жизнь спадает с меня, как шутовской наряд, мне казалось, что до этого момента я не жила вовсе; я глубоко вздохнула, и мне показалось, что в глубоком вздохе восторга перед чистой красотой я родилась впервые.
Из-за холма Пентеликус вставало солнце, обливая светом четко вырисовывавшиеся в золотых лучах мраморные стены. Мы поднялись на последнюю ступеньку Пропилеи и стали смотреть на храм, освещенный утренним светом. Мы молчали, пораженные, и разошлись в разные стороны Божественная красота была слишком священна для слов и наполняла странным трепетом наши сердца. Теперь было не до радостных возгласов и не до объятий. Каждый искал себе место, с которого мог бы предаться созерцанию и часами размышлять в каком-то экстазе, потрясшем нас до глубины души.
Осмотр Парфенона убедил нас, что клан Дунканов, мать и четверо детей, вполне удовлетворяют друг друга и что общение с другими людьми до сих пор отвлекало нас от наших идеалов. Мы задали себе вопрос, зачем нам покидать Грецию, раз мы нашли в Афинах ответ на все эстетические запросы Можно было бы удивляться, почему я после успешных выступлений и страстного увлечения в Будапеште не испытывала никакого желания возвратиться к этой жизни Но дело в том, что, отправляясь в паломничество, я не искала ни денег, ни славы Это было путешествие, предпринятое исключительно для души, и мне казалось, что дух, который я мечтала найти, дух невидимой богини Афины по-прежнему живет в развалинах Парфенона. Мы решили, что клан Дунканов навсегда останется в Афинах и там воздвигнет храм в собственном вкусе.
После своих берлинских выступлений я положила в банк деньги, которые, как мне казалось, никогда не должны были иссякнуть, и мы поэтому принялись отыскивать подходящее место для нашего храма. Все были вполне счастливы, кроме Августина, который долгое время грустил и наконец признался, что очень одинок без жены и ребенка. Мы сочли это за страшную слабость, но согласились, раз он уже женат и имеет ребенка, что нет другого выхода, как выписать их сюда
Жена Августина, приехавшая с маленькою дочерью, была одета по моде и носила французские каблуки, на которые мы стали коситься, потому что сами давно перешли на сандалии, чтобы не осквернять белых мраморных плит Парфенона. Против сандалий приезжая горячо протестовала, а мы тем временем решили, что мои платья-директуар, как и галстуки, отложные воротники и короткие штанишки Раймонда, являются одеждами вырождения и что мы должны облечься в туники древних греков, что и сделали к величайшему удивлению греков современных.
Свободное копирование
