4 ноября, вторник. Вернулся к прежним нормам, 30 минут ходил по стадиону, поотжимался и повскидывал у шведской стенки ноги, потом пошел домой -- к четырем приедет с Юлей Максим, пригласил еще Владислава Пронина -- первые мероприятия по поводу выхода новой книги. Основательной готовкой занялся Гафурбек. В меню сегодня: осетинский пирог -- ходил в специальный ларек, где пирог пекут, -- манты, плов и самодельный торт. Одновременно с пирогом купил еще кое-какие овощи и виноград.
Посидели замечательно, выпили, правда, только на всех полбутылки шампанского, но уж наговорились. Юля по работе много читает, и мне это было особенно интересно. Рассказала о книгах некоторых популярных авторов. Какая редкая прыть: здесь уже и наводнение на Амуре, куда летал Путин, и другие скорые приметы времени. Уже у кого-то в литературе есть Крым и надо ждать Украину. Думается, такая актуальность относится скорее к торговле книгами, нежели к литературе, особенно слабой. Постепенно, по отдельным деталям разных рассказов и по собственным наблюдениям, возникло ощущение, что самым нашим плодовитым авторам помогают их с филологическим образованием жены. Но это особенно плодотворно, когда подобная авторская или биографическая -- это чаще -- литература не дотягивает до планки собственно литературы. Владислав Александрович принес свою новую монографию о Гете и его последователях, пока полистал, интересно, редкие иллюстрации, буду читать.
Во время застолья зашел разговор о новой работе Максима, которую он публикует в журнале "Дети Ра" -- это какие-то кусочки воспоминаний и "случаи". Я теперь, как Твардовский, уже не стесняюсь выписывать о себе -- это ведь все тоже литература. Ну, может быть, ее пестрый фон. Прелесть и стилистическая острота этих маленьких высказываний заключается в том, что Максим расчетливо перемешал персонажей из авторемонтной мастерской и Литературного института -- он работал и там, и там. Но я выписываю только свое.
"Великолепный Владислав Александрович Пронин читал в Литинституте курс западноевропейской литературы. После первой его пары мы, студенты, должны были пообедать. На следующей паре нас ждал рассказ о "Божественной комедии" Данте, первая и лучшая часть которой, как известно, называется "Ад". "До встречи в Аду",?-- напутствовал Пронин, отпуская нас на обед".
"Сергей Николаевич Есин в бытность его ректором Литинститута имел обыкновение называть того или иного преподавателя кафедры литературы XX века "душка-либерал". На заочном отделении было как минимум две таких "душки" -- Владимир Павлович Смирнов и Сергей Романович Федякин".
"Владимир Павлович Смирнов как-то сказал на лекции, что стихотворение должно быть прозрачным и глубоким. Как вода в Байкале, -- из лодки можно пересчитать все камни на дне, а попробуй достать рукой хоть один -- не получится, глубоко. Я это крепко запомнил".
"Сергея Николаевича Есина, как бы кто к нему ни относился, я считаю отличным писателем и вообще очень интересным человеком. Однажды я угостил его конфетой, но та выпала на пол, едва он развернул обертку. Не успел я моргнуть, как писатель нырнул под стол за конфетой. И съел ее".
"Я не любитель присутствовать на похоронах. А вот Сергей Николаевич Есин совсем даже наоборот. Стоило ему туда отправиться, как в Литинституте все могли быть уверены: вернется в отличном настроении. Однажды, приехав с похорон своей знакомой, актрисы Клары Лучко, он с сияющей улыбкой объявил, что покойная в гробу "выглядела прекрасно"".
"В последний год обучения в Литинституте несколько студентов, озабоченных своим будущим, и я в их числе, подошли к руководителю нашего семинара поэтессе Олесе Николаевой. Мы просили познакомить нас с редакторами журналов, а если это слишком хлопотно, то дать хотя бы телефоны нужных людей. Олеся Александровна только развела руками -- никаких таких телефонов у нее нет. "Но ведь Ваши стихи регулярно печатаются. Как же так?" "Ну да просто мне звонят и спрашивают: "Олеся, нет ли у тебя каких-нибудь свежих стихов?"". Ах, Олеся Александровна, птичка Божия!"
"Сергей Николаевич Есин, как известно, очень любит присутствовать на похоронах. Поэтому я не удивился, когда он засобирался на похороны Аллы Александровны Андреевой, жены автора "Розы мира". Я и сам намеревался быть там, на Новодевичьем. Узнав об этом, Сергей Николаевич предложил отправиться вместе с ним на ректорской "Волге". И вот мы молча едем, и я высматриваю, где бы купить цветы -- алую и белую розы, как еще накануне задумал. Машина останавливается на Комсомольском проспекте. Есин просит никуда не выходить и вообще не тратить деньги, которых у меня действительно в обрез, выходит сам и через минуту возвращается и протягивает мне две розы. Догадайтесь, какого цвета?"
"Однажды я обратился к Сергею Николаевичу Есину с какой-то совершенно пустяковой просьбой, но вдруг нарвался на резкий отказ. Ситуация была настолько абсурдна, что и сам Есин удивился своей реакции. "Ну, могут, в конце концов, и у меня быть злобные причуды", -- примирительно подытожил он".
"Продолжим. В первый год моего студенчества на семинар Игоря Леонидовича Волгина пришел писатель Дмитрий Быков. После семинара некоторые, как и я, сошли в дворницкую выпить водки, но та быстро кончилась. Быков требовал еще, но ни у кого из нас не было денег. То есть деньги-то, может, были у всех, но никто не хотел идти и тратиться. Возникла пауза. Наконец я "вспомнил", что у меня есть немного. Сходил и принес пару бутылок. Настроения пить, однако, у меня уже не было -- это ведь были мои последние деньги. С того времени я плохо отношусь к Быкову -- не из-за его писательства, ведь я его по большому счету не читал и вряд ли прочту, и не из-за его политических убеждений, на которые мне плевать, и не потому, как некоторые уже подумали, что мне все еще жалко тех денег. А просто бывают и у меня злобные причуды".
Когда гости ушли, я лег читать "Дневники" А.Т. Твардовского. С ними у меня связано одно досадное происшествие: посылая по Интернету благодарственную записочку одной из дарительниц, я перепутал ее имя и вместо Валентины назвал ее Верой, стыдно невероятно. Я бы и до сих пор не обнаружил этой путаницы, если бы не похвастался Марку Авербуху. Этот мой друг знает все и тут же деликатно меня поправил: у великого русского поэта Твардовского было две дочери, как, видите ли, ему кажется! Спасибо Марк. Чтение волшебное: набрал кое-каких цитат для своих студентов.
Свободное копирование
