26 сентября, пятница. Утренние известия, к которым не могу сказать, что я отношусь равнодушно. Во-первых, суд все-таки, как я и предполагал, несмотря на письмо Шохина и некоторые декоративные сетования на тяжесть предварительной меры самого Путина, Евтушенкову, знаменитому другу бывшего мэра Лужкова, меры пресечения -- домашний арест! -- не изменил. Мучается теперь олигарх в своем особняке в Жуковке. А ведь предлагали залог в 300 миллионов рублей. Попутно узнал, что знаменитый дом архитектора Жолтовского, расположенный рядом с Геологическим музеем и выходящий прямиком на Кремль, оказывается, принадлежит "Системе" Евтушенкова. Ну, как здесь не вспомнить снова рачительного Лужкова! Раньше, в глубокое советское время, в здании располагалось американское посольство. Сколько раз видел, как над этим желтым с колоннами домом развевался звездно-полосатый, и как часто старался заглянуть в окна, какая там такая иностранная жизнь. А вот недавно, шагая по тротуару, в сторону метро "Библиотека им. Ленина", тоже заглядывал и в окна, и посматривал на въезд в подземный гараж, гадал, какая-такая государственная структура, расположилась в знаменитом, вошедшем в учебники архитектуры, роскошно отремонтированном здании. Просто чистенькая Швейцария какая-то! А это быстрый, как молния, олигарх Евтушенков! Вот где, оказывается, водятся 300 миллионов!
Вторая, не менее пикантная для простого обывателя новость -- это освистанный соратниками Эдуарда Лимонова музыкант Макаревич. Как сообщило радио "Говорит Москва", произошло это в Доме музыки во время концерта "Идиш-джаз", приуроченного к еврейскому новому году. Распылялся перцовый газ, и люди, сидевшие на первых рядах, кричали -- радио транслировало и звукозапись: "Макаревич -- предатель родины". "Отечество нам Царское село" -- писал поэт. Ведущий добавил, что это не впервой, после того как певец "Машины времени" сообщил свою эксклюзивную точку зрения на Крым и съездил на гастроли на Украину, но не в Донецк. Также привел и занятный случай, но уже у нас, в России: на концерт Макаревича был продан только один билет. Деньги за несостоявшееся пение любителю музыки вернули.
Пришла, наконец, и вчерашняя "Российская газета". Здесь два письма людей, которых я по своему люблю, и оба в силу того общественного бремени, которое несут, вызывают у меня уважение и в разное время даже восхищение. Не могу оба письма не перепечатать, газета все-таки сотрется, а книга дольше останется. Вот письмо Натальи Дмитриевны Солженицыной. Начато с "форте".
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Ю. ПОЛЯКОВУ,
писателю, главному редактору "Литературной газеты"
"Возмущена бесчестной клеветой в адрес А.И. Солженицына, напечатанной Вами на портале газеты "Культура" 20.09.2014: "Солженицын не просто уехал в свое время из Советского Союза... по сути исторической России, но фактически призывал американцев начать против него войну".
Вы не можете не знать, что в феврале 1974 года Солженицын был арестован, лишен гражданства и под конвоем выслан из страны. Об этом гражданам СССР сообщил ТАСС в центральной прессе. Если, зная это, Вы печатаете приведенные выше слова -- значит, Вы сознательно лжете. Если же Вы не знаете этого всеизвестного (по крайней мере в истории литературы ХХ века) факта, то странно, как Вы при этом возглавляете "Литературную газету". И будучи на этом посту, недостойно повторять клевету о призывах к войне, состряпанную против Солженицына в глухие советские времена 5-м управлением КГБ по борьбе с инакомыслием. Напротив, будучи в изгнании, Солженицын на долгие годы впал в немилость у американской прессы именно за то, что защищал историческую Россию. Да, он считал, что большевики исказили ее лик и упорно убеждал не приписывать русскому народу жестоких черт коммунистической практики Ленина - Сталина. Не сомневаюсь, что молодое поколение разберется, что считать за правду, в чем подлинный патриотизм и кто его настоящие носители".
Сразу же читаю ответ Полякова и, как и с Натальей Дмитриевной, тоже не могу не согласиться. Много я, конечно, не знаю и все же... Между письмом Натальи Дмитриевны и письмом Юрия Полякова есть еще статья Сараскиной, пока не читаю. Поляков все-таки начинает с обращения. Я знаю его умение обращаться со словами.
"Уважаемая Наталья Дмитриевна!
Мне понятен Ваш гнев. Когда ваяешь памятник дорогому человеку, хочется, чтобы в бронзе отлились лучшие его черты. Однако Ваш покойный супруг, выдающийся русский писатель Александр Исаевич Солженицын, был фигурой сложной, страстной и противоречивой. Его яростная, отчасти оправданная личной драмой нелюбовь к советской версии нашей государственности общеизвестна, и тут я скорее поверю 5-му управлению ГКБ, окошмаривать которое в нынешней геополитической реальности я бы не стал. Конечно, окончательно нас рассудят публикации документов и серьезные исследования, не совместимые с мемориальными восторгами. Но и сегодня общеизвестна облыжная субъективность Солженицына, скажем, в вопросе об авторстве "Тихого Дона" даже после находки рукописи великого романа.
Я убежден и в том, что нельзя включать в школьную программу "опыт художественного исследования" под названием "Архипелаг ГУЛАГ", на чем Вы настояли в верхах. Гомерические оценки сложнейшей эпохи Ленина - Сталина, помещенные в эту книгу, серьезно расходятся с данными исторической науки и здравым смыслом. Однобоко понятое прошлое воспитывает ненависть к собственной стране и порождает гражданское болото. А вот по-настоящему художественный "Один день Ивана Денисовича", безусловно, прочесть должен каждый старшеклассник.
Вполне возможно, я и не достоин возглавлять "Литературную газету", однако именно Ваш покорный слуга опубликовал на страницах "ЛГ" гневную отповедь Солженицына "потемщикам", уличавшим его в сотрудничестве все с тем же КГБ, вероятно, в отместку за "200 лет вместе". Кстати, это исследование "ЛГ" оценила и поддержала, в отличие от многих других.
Отвечая на Ваше негодование, поясню свою мысль: мне не понятно, почему 100-летия крупнейших русских писателей, не ссорившихся столь всемирно и неадекватно с Советской властью (Леонова, Шолохова, Твардовского), отмечались весьма скромно в сравнении с планами празднования предстоящего юбилея автора "Красного колеса". Как раз по этой причине я и уклонился от предложенной чести войти в состав юбилейного комитета. В любом случае, мне жаль, что я огорчил Вас, ибо Ваша неутомимая преданность духовным, политическим и литературным заветам ушедшего супруга заслуживает восхищения и подражания.
Юрий Поляков".
Кое-что я бы на мой вкус из письма опустил, например, слово "ваяешь". Читаю Людмила Сараскину. Здесь есть интересные детали, она ведь историк и биограф покойного классика. "Солженицын в феврале 1974 года прошел через арест, тюрьму "Лефортово", аэропорт "Шереметьево", пассажирский самолет, где его охраняли восемь агентов КГБ: они-то и вытолкнули писателя на трап, когда самолет приземлился во Франкфурте". Дальше Людмила Ивановна пишет, что "Поляков сегодня не одинок в клевете на Солженицына. Как и иные его единомышленники, он повторяет старые клеветы -- уже не только советского производства, но и измышления американской прессы -- клеветы, которые Солженицын опроверг еще в своей книге "Угодило зернышко промеж двух жерновов"". Стоп, дальше уже работает моя память, это там, где не в лучшем свете представлен Лакшин, так много сделавший для публикации "Ивана Денисовича" и напечатавший об этой грандиозной повести первую статью. Я с Лакшиным дружил и дружу с его вдовой. Да и вообще, слишком много единомышленников, это всегда наводит на размышления.
В газете не только напечатан портрет Полякова, но и тот самый материал на портале "Культура", который вызвал такие волнения, здесь фото, шрифт меленький. Беру лупу, возникает то, что литературоведы называют контекстом. Перепечатываю эти несколько фраз, и звоню, чтобы поделиться впечатлениями, Колпакову. Лева Скворцов умер, больше делиться не с кем.
"Полагаю, что любой нормальный человек должен свою историю прежде всего любить. И понимать, что весь ее ход привел в конечном итоге к тому, что живет он именно здесь и сейчас.
Нужно добиваться, чтобы она была написана с точки зрения интересов России".
Пафос и несколько другой смысл в высказываниях Полякова, он все-таки тоже мой товарищ, становится яснее и очевиднее. Здесь я с ним совершенно согласен. "Это парадоксально, но некоторые вехи, этапы в наших учебниках представлены так, словно при их составлении учитывались в первую очередь интересы других, мягко говоря, не вполне дружественных нам государств. Приведу такой пример. К Октябрьской революции сейчас отношение, во всяком случае со стороны истеблишмента, по преимуществу отрицательное. Все, что с ней связано, подвергается резкой критике, то есть советская точка зрения на это событие радикально пересмотрена. И в то же время трактовка деятельности антиреволюционных, охранительных сил -- идеологов и носителей русского консерватизма ХIХ века, патриотических движений ХХ столетия, крупных национальных публицистов и общественных деятелей того времени -- дается такая, будто советские времена никуда не делись". Дальше уже идет знакомый пассаж о юбилее и юбилеях.
На этот раз добрался до дачи довольно быстро, часа за два с половиной, и пробок особых не было, и погода хорошая. По дороге, как всегда, слушал радио. По "Говорит Москва" какой-то молодой остроумный парень -- в московском регионе 54 радиостанции, выбирай -- с невероятной изощренностью издевался над концертом Макаревича в Доме музыки. Кроме перцового газа энтузиасты поработали и с куриными яйцами. Но после того как охрана этих энтузиастов вывела, зал проветрили, Макаревич концерт все-таки продолжил.
Продолжил свое веселое глумление и остроумный парень -- уже позже, в Москве, я узнал и фамилию с именем -- Алексей Гудошников. На этот раз он веселился по поводу письма Андрона Кончаловского главе нашего отборочного комитета на "Оскар" Владимиру Меньшову. Хорошо написанное письмо призывает Меньшова не выдвигать новый фильм Кончаловского "Белые ночи почтальона Александра Тряпицина" на соискание американского "Оскара". Смысл всех веселых эскапад заключался в том, что а ведь все равно, голубчик, ты этого "Оскара" не получил бы, но вот опять, так сказать, попиарился! Иронию у остроумца вызвало время, в которое был высказан этот почти демарш -- наше публичное охлаждение с Америкой. Не захотел ли Кончаловский получить еще один дополнительный балл за хорошее поведение. Прогнулся?
Свободное копирование
