5 июня, четверг. Все утро, как и обычно, мучительно собирался в дорогу. В Крыму должен состояться какой-то конгресс, связанный с культурой, а параллельно -- встреча с крымскими писателями, вот на эту встречу меня Володя Еременко и пригласил. Одновременно, как я понял, он хотел меня прозондировать относительно Института и выборов ректора. Что у него на уме, я не знаю, но догадываюсь. Связи у него -- последние годы Володя работал, может быть, одним из самых доверенных лиц у Миронова -- огромные, литературу он знает не издалека, а подробно, кандидат наук, отчетливо представляет чиновничью работу, никого не грабил, не воровал.
Встреча состоялась у Думы, где все грузись в автобусы, а потом дружно улетели. Вместе с Володей летит и Юра Козлов -- замечательный писатель и порядочный парень, работали мы с ним вместе в Лите, ездили в туристическую поездку в начале перестройки. Оба, Володя и Юра, просто кладезь знаний о жизни современной чиновничьей элиты, оба невероятно много знают и о жизни наших писателей. О чем только с часа дня, когда сели в автобус, и до двенадцати часов уже ночи, когда разошлись по своим номерам, мы только не переговорили! За это время доехали до "Домодедова", посидели в кафе, летели до Симферополя, ехали до Алушты, ужинали, уже поздно ходили к морю и по набережной, ели мороженое. Я делаю невероятные усилия, чтобы запомнить что-то из рассказанного, но запоминается плохо, надеюсь, как-то незаметно, без особого авторства многое опять всплывает в моих Дневниках.
Пока к книге историй, которую я задумал, чтобы не забыть, -- еще парочка былин.
О том, как принесли в газету целый том стихов олигарха. Хороших стихов для поэтической подборки нет, а деньги уже взяли. Подбери лучшие из плохих. Оказалось -- модернизм.
О том, как один крупный чиновник-писатель продавал 15% акций издательства.
В самолете читали газеты. В "Коммерсанте": 25-летний или сын, или вунк Зюганова баллотируется депутатом в горсовет.
Много в самолете говорили о Переверзине, Кузнецове, Ганичеве. С Переверзеным и его властью все, кажется, заканчивается. У него был в юстиции серьезный покровитель, с которым они -- по слухам -- коллекционировали молодых художников, в надежде, что потом те кем-то станут. Ваня в том числе обеспечивал своего покровителя дорогими рамами для картин. Но его финансовые фокусы так всех доконали, что один из главных, а может быть, главный небожитель позвонил покровителю. Охранительную руку с Вани сняли, и тут он стал проигрывать в судах одно дело за другим и даже оказался под следствием. Я уверен, что вывернется. Но какая хватка! Оказывается, не успел благословенный Крым стать снова российским, а умный и предприимчивый Ваня уже потребовал возвращения в лоно российского Литературного фонда и бывшего Дома творчества в Ялте, и бывшего Дома творчества в Коктебеле. Чем больше собственности, тем слаще жизнь! Зачем во все это уже давно ввязался Ст. Куняев, не понимаю. Но ведь крепко союзничают.
В разговоре вспомнили и моего друга юности Арсения Ларионова, которого я до сих пор по-доброму вспоминаю. Он, оказывается, за свои финансовые действия с писательской собственностью получил семь лет условно, по старости.
Основные разговоры, конечно, об Украине и последних событиях. Неожиданную роль, оказывается, в этой блестящей операции сыграл бывший спикер Совета Федерации и руководитель "Справедливой России" Миронов. Я уговариваю Володю Еременко написать, хотя бы с рассказов, мемуары об этом.
Часов в девять оказались в Алуште. Поселили в большом с хорошей зеленой территорией отеле "Золотой колос". Три звезды -- рассчитано на хохлов среднего достатка. Наверное, это старый санаторий с новым коммерческим корпусом. Узенькие, как тюремные камеры, одноместные номера. Но, правда, есть все необходимое: коечка, телевизор, холодильник, туалет, душ, кондиционер, шкаф, запах ацетона и синтетики от мебели. В коридоре, на всякий случай, как резерв для вторжения, -- стоят раскладушки.
Несмотря на поздний час, пошли к морю, оно минутах в пятнадцати, каменистые темные пляжи; потом через прекрасный старый парк попали на набережную. Народа все-таки не так много, как бывало в это время раньше. Услышал реплику: "Хохлы не едут". А им сейчас и не до этого. Набережная в относительном порядке, по ощущению -- время наших девяностых. Везде "крымские вина", открытые допоздна, тиры, свет, разная музыка, громкость; по старой битой бетонной плитке ходят бедные девушки на огромных каблуках и платформах. Пир и праздник бедняков.
Свободное копирование
