12 мая, понедельник. Утром был Паша Косов, ели с ним овсяную кашу и проговаривали все последние события. Паша, в частности, в подробностях рассказал мне о военных действиях в Мариуполе 9 мая. Тогда, оказывается, дело обстояло так. Местная милиция, которой было приказано любыми силами разогнать народ, отказалась стрелять и перешла на сторону федералов. Тогда местный начальник милиционеров заперся у себя в кабинете и попросил по связи подмогу. Приехавшие быстро "солдаты, верные королю" сразу принялись по восставшим стрелять. Было несколько раненых и убитых. Каким-то образом начальнику удалось выскользнуть из своего укрытия и бежать. Через два дня его нашли повешенным где-то в лесопосадке.
Весь день сидел и правил очерк о Леонтьеве, потом отослал Лене. Вот финал:
"У Леонтьева, как я считаю, в репертуаре театра две главные роли. Одна уже безусловна, потому что это Башмачкин в поразительном спектакле "Шинель" на Новой сцене МХАТа, а вторая -- актер Аркашка Счастливцев в "Лесе" Александра Островского. У нас в литературе два Островских, и оба по-своему велики.
Со мною можно спорить, потому что "Лес" вроде бы не о том, о деградирующем дворянстве, а если подходить к пьесе, так сказать, с литературоведческой стороны, то это начало смыслов "Вишневого сада". Не правда ли, забавно? А какой же тогда Фирс главный герой? В тайнах пьес иногда лежит и основа актерских интерпретаций, они часто на уровне интуиции, но актеры -- чрезвычайно дотошные люди.
Совсем недавно попалась мне в руки цитата из мемуаров известного когда-то критика и главного редактора журнала "Волга" Сергея Боровикова. Вот что он, между прочим, пишет:
"Самый гнусный образ в русской литературе... Плюшкин? Иудушка? Смердяков? Как бы не так! -- Гурмыжская в "Лесе"!
Барыня "лет 50-ти с небольшим" соблазняет, а затем женит на себе юношу, недоучившегося в гимназии, притом сына своей подруги. Карп, старый лакей Гурмыжской, перечисляет тех, кто был у нее на содержании: "Доктору французу посылали? Итальянцу посылали? Топографу, что землю межует, посылали?" И это в те времена, когда и сорокалетние женщины уже считались пожилыми.
И это об руку с ее патологической жадностью и жестокостью, с какими она обходится с племянником Несчастливцевым и воспитанницей Аксюшей.
Отчего-то у Островского репутация чуть ли не добродушного писателя, тогда как по беспощадности изображения русских типов он превосходит едва ли не всех русских классиков".
Но разве вы когда-нибудь видели пьесу, в которой отрицательному герою не противостоял бы герой другого морального строя? Два русских актера -- бывший аристократ Несчастливцев и мещанин Счастливцев -- вот и противостоят. Искусство всегда противостоит злу.
Леонтьев выходит здесь на сцену, вооруженный не только текстом Островского, но и всем прошлым актерским бытом своего героя: старым паричком, набором водевилей и даже -- современная придумка, думаю, режиссера -- металлической складной сеткой, в которой хозяйки носят с рынка клубнику и другую ягоду. Сцена и коллизия хорошо известна -- "Из Костромы в Астрахань" и из "Астрахани в Кострому". Сначала, конечно, текст и параллельно упоительная в своей изобретательности игра с предметами. Милый, добрый, суетливый, но только вдруг за всей этой комической чепухой, как предчувствие трагедии в музыке, начинают, звучат жесткие и хищные ноты, созвучные и сегодняшнему крутому дню и растленной атмосфере усадьбы Гурмыжской. Не пара ли он ей, в своей циничной правде простака? Вот это, пожалуй, то новое, что привнес Леонтьев в эту бенефисную роль, сыгранную в свое время Щепкиным.
Во всем текущем репертуаре, который играет Леонтьев, пожалуй, не хватает действия самого героя. Он всегда не кремень, а оселок, по которому кто-то непременно бьет, стремясь высечь искру. И ты попробуй, как актер, вывернись в таких обстоятельствах, наполни образ. Но я уже упомянул великолепный спектакль, никогда ранее неизвестного мне режиссера Антона Коваленко, "Шинель" на новой сцене МХАТа. Леонтьев играет Башмачкина. Здесь все хороши, у каждого актера почти бенефисная роль, каждый играет себя, а Башмачкин порой лишь объект этой игры. Здесь все, как брызги в лицо маслом с раскаленной сковородки. Взгляд, поднятые плечи, дрожащая спина. "За что вы обижаете меня?" Слов Гоголь не так много дал своему герою, постоянно рассказывая о его мытарствах, да и зритель всю коллизию знает со школы почти наизусть. Зритель вообще любит героев ярких, подвижных, по возможности молодых. Что ему Башмачкин и протертое сукно на его шинели? В этих обстоятельствах Леонтьев работает с ювелирной точностью, будто впитывая в себя возникающее сочувствие зала. Эта ломкая под белой рубашкой спина, интонация этой знаменитой фразы: "За что вы обижаете меня?" -- разве забудется. А сочувствие к униженному и оскорбленному герою растет. В конце концов, все мы -- компьютерщики, продавцы, бухгалтеры, библиотекари и учителя -- те же самые писцы, что и Акакий Акакиевич Башмачкин, и обидеть нас, как и героя Леонтьева, может каждый".
Вечером передали уже более точные цифры по референдуму, они почти такие же, как в Крыму. По моим несовершенным подсчетам, если всех не явившихся на голосование посчитать как сторонников режима Киева, то все равно счет 4:1, три четверти голосуют за спокойную жизнь, за русский язык, в подтексте -- за жизнь с Россией.
Свободное копирование
