13 апреля, воскресенье. Утром сначала я, почувствовав весну, отправился на стадион напротив -- походить и побегать. Для пробы все-таки медленной трусцой прошел четырехсотметровый круг, а уж потом минут тридцать ходил обычным шагом. Ел на завтрак овсяную кашу с кунжутом и тыквенными семечками и слушал по радио "Эхо Москвы" вчерашнее выступление Юлии Латыниной. Она говорила о захватах населением уже не только административных зданий в Донецке, Луганске и Харькове, но и о захватах отделений милиции в небольших городах. Процесс, естественно, неоднозначный. Я помню разговор об этом, когда недавно приходил Сережа, сын С.П. Его тетка живет в Крыму, и вот Сережа говорил, что тетка-то была за воссоединение с Крымом, а вот дядя, ее муж, хотел бы остаться в Украине.
Утром по пути на работу приходил Ашот, как говорится, "покалякать". Снятие ректора его особенно возбуждает. Он рассказывает, что выборная борьба уже началась, и о том, что уже состоялось заседание кафедры у Стояновского. Ректор во что бы то ни стало хотел бы остаться в должности президента. Не выезжает из кабинета; как и прежде, принимает посетителей; о его тайном желании говорят на всех углах. Наконец-то стал мил и приветлив. Ашот обратил внимание, что приказ о его отстранении был подписан министром Ливановым 2 апреля, день в день по истечении контакта. Видимо, приказ, с печатью и заверенной подписью министра, ректор тогда же, 2-го или 3-го, получил на руки. Однако принес приказ в отдел кадров и стал объявлять о своей отставке только 8 апреля. Я уже писал о письмах, которые были разосланы всюду, вплоть до Администрации Президента; Ашот сказал, что чуть ли и не Патриархия отправляла свое письмо. В этом смысле у нас всегда наготове и Николаева, и Малягин, который просто работает в издательском центре Патриархии.
Мне в каком-то смысле было даже жалко Тарасова. Но так все непристойно; нельзя так неприлично держаться за власть. Я спросил у Ашота: почему ты так не любишь, даже ненавидишь БНТ? И тут Ашот мне рассказал и про то, как тот ткнул его кулаком в живот в отделе кадров, и про всегдашнюю грубость Тарасова по отношению к нему. Он даже признался, что однажды сказал ректору: дескать, вы лижетесь с работниками кафедр. А вот к нашим, к тем, кто внизу, к обслуживающему персоналу относитесь, как к холопам. Накипело.
Днем звонил Л.М. Царевой -- все-таки мы с ней проработали чуть ли не пятнадцать лет. И она сразу меня обрадовала: надо думать о вступительных экзаменах. В этом году нам предстоит на очное отделение набрать 90 человек. Не меньше двух раз я с этим подходил к предыдущему ректору -- у него нет концепции, нет даже совета.
Вечером еду в Дом музыки с Жуганом -- его какая-то взрослая барышня купила билеты, но пойти не может. Ведет концерт известный радиоведущий Михаил Казиник, которого я довольно часто слушал по радио "Орфей". Казиник очень ловко обходился с разными музыкальными комментариями. В принципе, он мне всегда нравился, хотя, конечно, пожиже Варгафтика, но то же быстрое перебирание деталей, дат, имен, сам что-то показывает на рояле. Поехали, конечно, на роскошном барском "мерседесе".
Зал был полон. Самого Казиника встретили немыслимым энтузиазмом и аплодисментами.
Если забежать вперед, то исполнение трех знаменитых квартетов -- моцартовского, бетховенского и квартета Чайковского не понравиться не могло. Играл "Новый русский квартет" -- две девушки и двое молодых мужчин.
Удивили сначала надписи на билете. Пунктов несколько.
"3. Посещение мероприятия является риском, который принимает на себя владелец билета". О риске чуть позже. "6. ЗАПРЕЩАЕТСЯ проходить на мероприятия с огнестрельным, холодным, газовым оружием, пиротехникой всех видов, легковоспламеняющимися жидкостями, крупногабаритными и пачкающимися предметами, проносить в зал любую стеклянную тару, а также напитки".
Еще больше удивил сам Михаил Казиник, когда начал говорить не о музыке, а о себе. В первом отделении это была старая либеральная мысль, что не надо бояться Америки, что, дескать, все это русская пропаганда. Допускаю. Отнесся к этому как к либеральному наваждению, неким давним выступлениям на радио "Эхо Москвы". Во втором отделении узнал, что музыковед, скрипач и пианист в начале 1991 года эмигрировал в Швецию, "резидент". Во втором же отделении был рассказан дурно пахнущий эпизод о том, как молодой Казиник, представляя в Минске слушателям знаменитого композитора Тихона Хренникова, чуть ли не боролся со всем белорусским агитпропом и сумел наговорить на публике "эдакое". Вдобавок ко всему дураками вывел всех вокруг себя, молодого и гениального. Сказал, правда, что, в отличие от Фадеева, Хренников никого из композиторов не сдал -- это факт широко известный, сказал, что у Хренникова просто никакая симфоническая музыка, но есть хорошие песни. За всеми высказываниями музыковеда такая нелюбовь ко времени, которое дало ему блестящее образование.
