18 января, суббота. Ночью была метель и резко понизилась температура, чуть ли не 19 градусов. Собрался идти на организованную в Академии выставку Виктора Попкова, но до этого сбрасывал снег с машины. В планах еще до выставки внести в Дневник некоторые цитаты из последней "Литературки".
Лев Пирогов, снайпер литпроцесса, пишет о новой книге Сергея Каледина. Собственно, это статья о болевых точках русского этноса. У Каледина были в перестроечную пору две знаменитые повести, из названий видно и трагическое содержание -- "Стройбат" и "Смиренное кладбище". Новая его книга называется "Черно-белое кино". В связи, по мнению Льва Пирогова, с манерой писать некие персонажи, я и вставляю две цитаты из него, они, конечно, шире самого художественного текста и универсальнее.
"Вот, пожалуй, именно русофильство -- болезненный интерес к "русской жизни" (даже журнал под таким названием выпускали дважды) -- и подводит их. Кого "их"? Ну, не евреев. Все подряд евреи в этот тип не укладываются. И не "русофобов", естественно, куда там. Экзорусофилов? Над термином можно подумать.
Вот как раз экзорусофильства не надо бы. Наблюдать -- наблюдайте, любить -- любите (как я люблю хачапури, потому что путаю их с чебуреками), но без претензии на знание и понимание "русской жизни". Этот ваш отчаянный вызов ей ведет вас к ошибкам, художественным неудачам и фальши".
Вторая цитата корреспондируется с первой, проясняет смысл и существенно его дополняет.
"В связи с этой жадностью-ревностью к "русской традиции" вспоминается мне Анатолий Азольский: "Интерес к русской литературе и к русским заодно -- самая изощренная форма ненависти. Достоевский, Чехов, Толстой как объекты изучения чем-то схожи с макетами мостов и транспортных узлов, на которых обучаются диверсанты перед заброской". Хорошо сказал, как грузилом защемил конец лески".
В этом же номере "Литературки" бесподобная по тону полемическая статья Захара Прилепина. Надо бы прочесть моим молодцам на семинаре -- как образец полемической и литературоведческой прозы.
В Москве афиши выставки Виктора Попкова, замечательного живописца, работы которого я хорошо помню с юности. Выставка на Пречистенке, в Академии художеств. Днем, несмотря на мороз, поехал. Надо выходить и дышать, и внутренний зудящий интерес ко всему, что связано со временем и с искусством. Прошел всю улицу от метро "Кропоткинская" пешком. Здесь мне знаком каждый дом. У дома Дениса Давыдова охрана, ворота заперты, вид через решетку -- таких домов и дворов в Москве все больше и больше. В этих домах иная жизнь и иной уклад времени. Надо привыкать жить среди сфер, куда я никогда уже не попаду и жизнь которых никогда не узнаю. Мне легче оказаться в компании с Путиным, чем с Вексельбергом или Ксенией Собчак.
Поразил вестибюль Академии. Пока дошел до гардероба, пришлось пробираться через какое-то художественное торжество. Здесь кольца, браслеты, платки, календари, плакаты, миниатюрная скульптура. Все красивое, интересное, но базар. К работам Попкова шел через бесконечные залы, уставленные творениями Церетели -- об этом позже. Оказался перекрытым даже внутренний между корпусами двор -- везде скульптура, живопись, огромные настенные композиции, майолика, графика одного человека -- конечно, мастера, конечно, увлеченного работой. К нему я еще вернусь.
Гениальные полотна Попкова, рано ушедшего от нас художника, охарактеризовать очень трудно. Легкомысленный человек назовет это все социалистическим реализмом только потому, что здесь и выстроившиеся, как перед фотографом, рабочие, одетые в комбинезоны, и древние, словно героини Валентина Распутина, старухи. В этих людях написана спокойная самодостаточность и уверенность в справедливости их жизни и судьбы. Но удивительное дело -- за каждым читается почти конкретная биография.
Церетели, конечно, очень крупный художник. Вмонтированные куда-нибудь в городские просторы его скульптурные композиции производили бы впечатление, но на сравнительно небольшом пространстве весь этот художественный лес начинает вызывать некоторые вопросы. Даже за очень долгую жизнь одному, без целой армии помощников, такого сделать нельзя, или очень трудно. Кажется, Церетели соорудил памятники чуть ли не всем великим людям и теперь только ждет команды, чтобы их ставить. Здесь не только все русские цари и прекрасные библейские сюжеты в бронзе, но даже "Д'Артаньян и три мушкетера". Естественно, бронзовый Путин, друг скульптора Лужков с метлой, настоящий друг, потому что разрешил в Москве поставить стометровый памятник Петру Первому, переделанный из памятника Колумбу. По прозе знаю, что даже с правкой мастера проза подмастерья не становится окончательно полной и сочной. Вдруг замечаешь в скульптуре одинаковые ракурсы. А живопись однообразна, потому что здесь господствует один тип. Мне очень нравятся эти грузинские "кинто" художника, но они какие-то типовые, как китайское "терракотовое войско". Не забуду "церковь" и семью последнего царя -- все в бронзе. Фигуры этих "живых людей" сделаны с полузакрытыми глазами -- они уже покойники.
Свободное копирование
