2 января, четверг. Пока не отвечал ни на какие поздравления. Перед самым Новым годом случилось событие для меня знаковое. Я наконец-то дозвонился до своего школьного товарища Марика Ратца. Не было ни одного моего мастер-класса, чтобы я не вспомнил, как мать Марика, крупная еврейская дама, отвела весь наш класс -- третий или четвертый? -- в Третьяковскую галерею. Она сама, видимо, там работала. Провела экскурсию. Я хорошо помню ее в зале Сурикова у картины "Боярыня Морозова", на которой она показывала мазки снега и двоеперстие мятежной боярыни, и "Утро стрелецкой казни" -- стрелец, отдающий свои рукавицы жене и детям. Как интересно складывается жизнь. Марик и Радик Храпко были самыми моими близкими друзьями в начальной школе. Именно Марику я дал "почитать" в первом или втором классе "Жерминаль" Золя с эротическими, так взволновавшими меня сценами, и мама Марика пришла к моей сделать ей репримант. А потом жизнь нас всех развела. Кажется, Марику родители пророчили судьбу писателя.
Собственно, что-то конкретное я о Марике узнал, только когда вышел журнал "Библиофил", к которому я написал вводную статью, а у него в альманахе был целый большой материал -- встретились! Главным заводилой в альманахе все-таки был именно Марик. Сегодня заглянул в "Википедию" -- недаром все-таки работала наша 50-я школа с ее директором Шабановым -- у Марика бездна работ; с 2000 года Марик живет в Израиле.
Накануне Нового года я все-таки решил напрячься и -- с Интернетом, и с набором в телефоне рощи цифр я не в полном ладу -- позвонить Марику. Потом мы обменялись первыми письмами. Перечитывая эти несколько строчек, я чуть ли не плачу.
"To: Mark Ratz
Sent: Monday, December 30, 2013 9:25 PM
Марик, для начала с Новым годом. Я рад, что ты отыскался. Для меня наша школьная дружба -- определенный знак. Я помню, у себя дома ты мне показывал шелковые галстуки отца и подлинные этюды Левитана. Это был первый интеллигентный дом, в который я попал. Помню твою маму, которая отвела весь наш класс в Третьяковку. Дружески обнимаю. С.Е.".
Уже 31 декабря я получил ответ.
"Дорогой Сережа! И тебя с наступающим!
Завидую твоей памяти: я все пытаюсь сообразить, в каком классе ты ушел из "нашей пятидесятой". Что-то вроде 7-го? Сашу Беккера ты знал, он умер лет 12 назад. Леня Борисов до недавнего времени процветал в Германии, но я года два уже с ним не общался. Он сохранил, сканировал и присылал мне нашу классную стенгазету. Если найду -- пришлю тебе. Радик Храпко благоденствует в Москве, но он физик и, кажется, с приветом на почве науки. Из общих одноклассников я больше ни с кем не имел контактов последние годы. О твоих успехах наслышан из СМИ, и мы даже с тобой публиковались в одном юбилейном "Альманахе библиофила", который ты, наверное, не открывал.
Еще раз с наступающим! Твой М.Р.".
Радио на кухне занято тремя проблемами: ухудшением здоровья Ариэля Шарона, который восемь лет в коме, состоянием здоровья гонщика Шумахера, у того тяжелейшая мозговая травма после катания на лыжах в Альпах, и отчасти Волгоградом и Путиным, в поведении которого ищут то, чего нет. Доброжелатели те еще!
По поводу Шарона даже устроили дискуссию с голосованием и привлечением нейрохирургов и реаниматологов. Сразу после врачей в эфир позвонил священник и писатель Михаил Ардов, несколько лет назад я сидел с ним рядом на Букеровском обеде. Михаил, сославшись на Отцов Церкви, говорил о грехе "бережения плоти". Говорил и об одном из иерархов зарубежной православной церкви, который, попав в больницу, сразу же сказал, что не хотел бы, чтобы к нему применялись методы экстраординарной медицины, способной продлить жизнь уже не человека, а тела. Христианин должен уповать на Божью волю. Мне этот взгляд близок. Но тут же перезвонил какой-то молодой врач и рассказал о молодой девушке, которую он буквально по частям собрал после аварии. Она приехала к нему в больницу на инвалидной коляске, с букетом цветов, и в ее глазах, по словам врача, светилась "жажда жизни"...
Вечером в Большом театре в 500-й раз шел "Щелкунчик" П.И. Чайковского в постановке Ю.Н. Григоровича. Но это еще и день рождения маэстро -- 87 лет. На сей раз Саша Колесников посадил меня фантастически: в 15-й ложе бельэтажа, на одном уровне и рядом с царской ложей -- есть ощущение царского просмотра. В щели между колонной и боковой стеной виден первый ряд высокопоставленных кресел.
Танцевали по такому случаю звезды -- Артем Овчаренко и Анна Никулина. Все было прекрасно, идеальный кордебалет, чудные дети, но в очередной раз потрясает гениальная простота, с которой все это сделал гениальный Григорович. И просто по технике, и сюжет не прерывается, и так все полно милыми и добрыми смыслами. Шедевром стали и грандиозные и невероятно смелые еще и тогда, в 1964-м, кажется, году, декорации Вирсаладзе. Но все же я опять возвращаюсь к идущему спектаклю, в памяти Васильев с Екатериной Максимовой и блистательный, как бог, Цискаридзе...
На поклон, когда спектакль окончился, Григорович вышел из кулис совсем не в образе дедушки. Театр неистовствовал. Возникла еще одна легенда -- 500-й спектакль в одном театре. Здесь же вопросы к качеству текста: писать надо просто, доходчиво, почти как для детей -- тут возникают слава и тиражи.
Когда подъехал вечером к театру, еще раз поразился, как прекрасно оформлен центр города. Фонтан весь закован, будто в лед, в стекло, канделябры, музыка. Вокруг фонтана палатки, в которых продают французское мыло, деревянные игрушки и леденцы. Недешево, но красиво...
Свободное копирование
