23 ноября, суббота. Все тот же Легге в его синем привычном костюме, все та же ратуша, прежний металлический петух на крыше, которого воспел Окуджава, все тот же зал с "тоталитарной" живописью. К моему удивлению народу собралось много, полный зал. Люди, скорее, все пожилые. Здесь и члены Общества, и постоянные слушатели, и участники "литературных оргий в кафе "Феттер"". Люди, ушедшие на пенсию, жаждут общения и не хотят сдавать мир, в котором привыкли жить. Тут же я подумал, что нужны мужество и даже отвага, чтобы жить в маленьком городе. Маленький, да удаленький -- знаменитый Университет и профессура, ушедшая на пенсию, но пытающаяся не сдать позиции. Доклады пропускаю, они на немецком языке. Или Вили, или Барбара кое-что мне переводили. Мы сидели вместе, на первом ряду, я разглядывал толстые стены, картину, через окно глядел на горизонты. Уже в XVIII веке собирались люди, чтобы что-то почитать друг другу и обсудить сочиненное и написанное. Давно ли шли эти чтения, не знаю, город протестантский с культурой чтения. А значит, сорок лет назад уже не без господина Легге, переместившегося сюда из ГДР, возникло и Новое Литературное общество. Над Легге и его интеллигентной шляпой мы уже двадцать лет -- столько я его знаю -- подтруниваем, а где-то он достает деньги, "вытягивает", "выбивает", "вымаливает" -- может быть, в Германии с доставанием денег по-другому? -- и воскресенье за воскресеньем ведет свои заседания в кафе "Феттер". Сын владельца кафе, крупный мужик, выступал вторым после господина Легге. Здесь же, в зале, сидела его, Легге, жена, позже он скажет, обращаясь к слушателям: "Она была не за мною, а рядом"
Наше -- я, Барбара и Вили -- "выступление" шло сразу же после выступления сына владельца. В подарок нам преподнесли торт, размером с автомобильное колесо. Торт лежал на какой-то подставке почти напротив меня, и я поклялся, что не уйду, пока его не попробую. Забегаю вперед -- уже легкий фуршет: шампанское и торт, который резала, словно священное жертвоприношение, очень немолодая дама. Я благодаря своей московской нахрапистости и тому, что -- гость, получил первый кусок. Вкус необыкновенный, серьезный немецкий торт, крем, проложенный на хорошо выпеченные коржи, из хорошей муки и без маргарина
Но возвращаюсь в парадный зал мэрии. Я на трибуне -- Барбара и Вили по бокам. Вили будет читать кусок речи, в котором упоминается Барбара
Выступление наше было самым коротким, слушали с вниманием и хлопали с энтузиазмом. Профессоров опускаю, один говорил про дальний век, другой прочел внушительный список витийствовавших в знаменитом городе писателей. Здесь надо было бы порассуждать о жизни маленького города, о ее стремлении не покрыться болотной ряской и о заботе властей, о культуре и жителях. У нас с этим хуже, у нас почти в каждом городе сидит по Капкову, для которого человек старше сорока лет уже не существует. Но ведь все молодые экспериментаторы и модернисты рано или поздно становятся старыми
В перерывах между речами играло местное трио: скрипка, виолончель и фортепиано. Я оценил, что значит сидеть рядом с инструментом, когда слышен его живой, из звучащего дерева, звук. Скрипачка была прелестна. О торте, фуршете, шампанском чистом и с манговым соком я уже написал
Сразу же после ратуши с предосторожностями -- Барбара еще очень неважно ходит -- и бережениями поехали в магазин "Аренс", где на последнем этаже ресторан самообслуживания. Обед с видом на замок и старый город. Я взял себе китайскую с овощами лапшу, Барбара -- овощи и курицу, а Вили -- очень аппетитного гуся с тушеной красной капустой. Близится Рождество, и гусь уже нагулял свое мясцо
На что стоит обратить внимание: пенсионеры здесь особый класс покупателей. Их довольно много, питаются ли они так ежедневно, устраивают ли себе праздники и встречи по субботам, позволяет ли им такой образ жизни их пенсия, не знаю. Но в ресторане сделано все для их удобства. Кроме обычных подносов, есть еще и специальные тележки, на которую можно и опираться, если ноги плоховато держат, но можно и поставить поднос с едой и довезти до столика
Вечером у Барбары был праздничный ужин -- барбекю с сыром и овощами и бутылка вина. По случаю нашего выступления сделали еще и десерт: фрукты -- что-то похожее на повидло из слив с клубникой и взбитыми сливками. Барбара называет это "розовым небом"
За ужином долго говорили о минувшем. Вспоминали Льва Копелева и его милую жену Раису. Копелев был в Марбурге, самоутверждался постоянно. Его можно было понять -- шарашку прошел рядом с Солженицыным, а потом слава ушла к другим. Говорили о том, что для получения права на жительство русский эмигрант должен был продемонстрировать нелояльность к стране, из которой уехал, и к ее строю. Многие старались, в их стараниях был еще и элемент самооправдания. И это понятно. Послезавтра утром уезжать, а на завтра Барбара назначила какие-то прогулки и обед с Легге. На всякий случай, чтобы не забыть, делаю выписки из книги Чуковской:
Ахматова, о Евтушенко и Вознесенском:
"Мне кажется, я разгадала загадку Вознесенского. Его бешенного успеха в Париже. Ведь не из-за стихов же! Французы стихов не любят, не то, что иностранных -- родных, французских. Там стихи печатают в восемьсот экземплярах. Ели успех - еще восемьсот. И вдруг - триумф! Русских, непонятных... Я догадалась. Вознесенский, наверное, объявил себя искателем новых форм в искусстве - ну, скажем, защитником абстракционистов, как Евтушенко защитником угнетенных. Может быть и защитник, но не поэт. Эстрадники!"
Еще об эстраде:
"Вообразите, у меня новое бедствие -- на "сегодняшний день" все актрисы-чтицы возжаждали читать с эстрады мои стихи! Встречаются среди них интеллигентные, но в большинстве рванули такие панельные лиговские девки, что мои стихи из их уст вызовут новое -- третье! -- постановление ЦК!"
О языке Солженицына:
"Солженицын пишет на основном русском языке, это такая редкость".
Свободное копирование
