10 сентября, вторник. Если всю неделю я нервничал и беспокоился, как пройдет семинар, то к утру успокоился. Возникли композиция, внутренний сюжет, образ моей речи. Правда, когда через почти четыре часа я вышел из аудитории и поднялся на кафедру, Надежда Васильевна сказала, что глаза у меня ввалились. Семинар прошел хорошо. Когда возникает чувство свободы и интеллектуального полета, находятся аргументы, ответы, возникают вопросы. Первый час я занял рассказами о сегодняшнем дне в политике, литературе, искусстве. Поговорили о выборах, о победе Ройзмана на выборах в Екатеринбурге. Напомнил об этом один мой парнишка. Он же сказал, что перед выборами Ройзман вышел из партии Прохорова. Мы все захотели узнать обнародованные причины, и тут в аудитории, в которой я уже лет пятнадцать веду семинар, прозвучали слова, которые не звучали в ней минимум десять или пятнадцать лет. Это: "рабочий класс", потому что Екатеринбург город промышленный, и "эксплуатация". Рабочие, т. е. избиратели, связывают с этим понятием имя олигарха
Меня уже больше не смущает полная аудитория. Не изменяя своей технологии, я опросил всех, народ оказался умным.
Домой около пяти приехал совершенно убитый, лег полежать, но тут раздался звонок от Жугана -- у него есть билет на "Евгения Онегина". Я знал, что иным путем, как бывало раньше, я на этот спектакль не попаду. Быстро, несмотря на усталость, решился и вопрос, в чем ехать, нашелся какой-то пиджак, о котором я забыл. Жуган, который, кажется, одевается в Милане, сказал, что наконец-то я выгляжу нормально.
Театр полный, публика, правда, уже не та, что в мое время, да и по реакции уровень культуры на градус ниже. Нет особенного блеска, забежали после работы. Спектакль для обывателя роскошный. Слушался и смотрелся в основном Пушкин, именно ему основные аплодисменты. По реакции я понял, что "Онегин" в школе плохо прочитан или не читан вовсе и почти забыт. Но с каким вниманием, как собственное открытие, все внемлют. Режиссер Туминас применил много, как и в прошлом спектакле, который я видел в его режиссуре, а это был "Дядя Ваня", тех же технических приемов. И биллиардный шар, катящийся через всю сцену, и ветер, который листает страницы, и снежная буря -- он хороший придумщик. Он и хороший комментатор -- показал и что значит девичья комната, где все вышивают, и как ездила Татьяна до Москвы на "своих", а не на почтовых, и княжну Алину. Все это милый обсказ, где опять-таки главный Пушкин, каждое слово звучит как протест против сегодняшней культуры. Замечательно читает за молодого Онегина уже немолодой Маковецкий. Во втором действии, когда именины Татьяны -- разгул большого пошловатого концерта. Все поют и танцуют, валенки, русский стиль, чуть ли не гусли. Вспоминается первый акт "Онегина" в Большом, в транскрипции Черняховского. Это довольно сложно -- любить Россию и ее великое немудреное искусство. Модернисты всегда вдохновляют друг друга. Высокий театр начинается с двух мест. Когда Максакова, как учительница танцев, как некий танцмейстер в юбке, но с тростью, появляется почти вначале -- "балеты долго я терпел, но и Дидло мне надоел...". И второй раз, когда, словно фея из золотого сна, читает "сон Татьяны" незабываемая Юлия Борисова. Что касается сокровенного -- финального объяснения Онегина и Татьяны, то здесь такая драматическая тьма, так плохо, так без внутреннего пафоса... Может быть, потому что за знакомыми словами постоянно звучала музыка Чайковского, которая волнует душу до сих пор... Здесь уже молодого Онегина не заменишь грандиозным Маковецким. Нынешняя молодая героиня театра Валерия Лерман с таким пафосом играет княгиню, так возвышенно ходит с прямой балетной спиной, что получается девушка из Расторгуева или Малаховки. Не тянут, дорогие друзья, не тянут, акробатика и сценическое движение легче, чем держать зал внутренней страстью. Подобное, чтобы заискрило, могли бы сыграть молодая Доронина и молодой Борисов или Лавров. А собственно, кто бы это мог сыграть сейчас?
Свободное копирование
