5.10.2001 На "Томском Автографе" гость Рубан Александр Ревович (отца зовут Рев - от Рева –Революция, надо полагать?). Я созвала с собою Людмилу Петровну, а то она всё удивляется: «Что ты там находишь? Поэты какие-то… Ладно бы известные!». Уговорила не без труда: «Вот сами и послушаете!». И ей не понравилось.
И было отчего. Вдобавок к нашей законсервированной комсомолке Нине Фёдоровне добавилась теперь Галина Васильевна Н-кая. Ну, недержание у женщины. Так она собою довольна, так много у нее накопилось сказать - это ужас! Поэты почти не ходят. Что делать? Как жалко - гибнет из-за этих говорливых квочек хорошее начинанье. Поэты - это такая братия легкая - дунь, они и улетели. Нет, чтобы нам собраться и подняться на этот птичник, как однажды Алексей С-ев на Галину К., что всех критиковала направо и налево.И что та на себя одеяло тянула, что теперь эти.
Рубан - худенький, типа М.Андреева, но более такой ершистый, вроде и уже в возрасте (23 июля 55 год что ли?), но еще такие черточки петушка задиристого. Вдруг очень грубо оборвал Ольгу Геннадьевну, когда она стала его про учителей расспрашивать - мол, это мое личное дело. "Кем бы вы хотели стать, если бы не были собой?" - "Богом!" Вот так, ни больше, ни меньше («И чтобы рыбка золотая была у меня на посылках"). Не остаться бы у разбитого корыта с такими претензиями! Наташа Ч. с ним схватилась: "Как можно, слагая такие прекрасные стихи, дружить и быть холуем у Казанцева?!" Тот проглотил: "Ты сердишься? - Значит, не права".
(Людмила Петровна скучала и возмущалась, что Ольга Геннадьевна не дает никому открыть рта. На другой день я объясняла ей, что аудитория была не очень – всё же Рубан в Томской писательской организации котируется, а НФ и ГВ страшно снижали планку уровня разговора...)
Потом всех разбросала по углам, было: аудитория и выступающий, не получалось доверительной беседы. Расстояние мешало. Стихи, действительно, хорошие, много смысла, своего видения. Предательство, дружба, любовь - изложены в образах, в исторических параллелях. Особенно часта тема предательства. Гость-поэт, похоже, не очень разборчив в людях, из интереса водится с кем попало, а потом - раскаяние и покаяние. А что уже? Поздно каяться! Те, кто ему поверил, а потом отшатнулся, видя, кто его друг и с кем якшается, уже отвернулись, а он это воспринимает, как предательство. Его, может, интересуют люди, как типажи, но поскольку и характер не сахар, да еще и мечется между волками и зайцами, пытаясь быть и тем, и тем, вот и - одинок. Его, конечно, наша аудитория не вдохновила - сидят пенсионеры! Навряд ли он получил какое-то удовлетворение от нашей встречи, но мне было интересно, а Людмиле Петровне поэт понравился, но наша компания – нет. А жаль! Мне бы хотелось, чтобы у нас было больше таких, как она - людей с безошибочным вкусом, а вот Нина Фёдоровна бы в нас разочаровалась и перестала ходить.
(Поздняя приписка: пошарила в сети, у Рубана в stihi.ru есть страница. Одно сюда переношу.
Воспоминание о Капернауме
Мне богиня ноги мыла
и умащивала мирром.
Мир в густой вечерней сини
был, как боль моя, огромен.
Ничего не помню, кроме
боли. Недостало силы
встать. Я полз. Куда? Не помню.
Помню чьи-то ноги, спины.
Помню свет в убогом доме
и её в дверном проёме —
девку блудную, богиню...
Мне богиня мыла ноги,
вытирала волосами,
а потом смотрела долго
в душу грешными глазами,
и от взора глаз недетских —
двух озёр Генисаретских,
отразивших небеса, —
гнев бессильный угасал.
Снова, как давным-давно,
подо мной был мир земной,
опрокинутый чудно:
круча, тучи, птичья стая
и смоковница сухая
с корнем, вырытым волной...
Я рассказывал богине,
что живу на свете втуне,
что никем не понят ныне,
что избит был накануне,
что опять пойду бродяжить,
в кровь сбивать босые ноги,
что я всех люблю, и даже
что распнут меня в итоге.
А она смотрела в душу
и ни в чём не упрекала.
Даже в маленькую лужу
смотрит небо с облаками.