17 февраля, среда. Ну, слава Богу, хоть какие-то результаты на Олимпиаде! Встал сегодня в пять утра, потому что лег вечером довольно рано, и сразу же принялся смотреть прямую трансляцию из Ванкувера -- фигурное катание, мужчины, короткая программа. Бесспорно, победил Евгений Плющенко.
Я вообще сижу, да и сплю с включенным телевизором. Что-то около четырех утра на экране всегда какая-нибудь трансляция из Ванкувера. Удовольствие доставляют наши комментаторы, которые сначала хвалят и "подбадривают" своих участников, а потом ближе к финишу начинают их ругать и придумывать причины их проигрыша.
Утро начал с чтения первого номера "Знамени", о нем мне говорил Е.Ю. Сидоров. Наташа Иванова, о которой я часто пишу в Дневнике, девушка, конечно, своеобразная. Но, -- отдадим должное -- читаю-то я ее, если попадается, всегда. Вот и теперь она напечатала в "Знамени" некий свой "конспект наблюдений" под названием "Трудно первые десять лет". Выбираю из конспекта лишь то, что меня увлекает или волнует. Что, наконец, восхищает своей точностью. И начну с цитаты, которую Н. Иванова приводит из статьи некой Ольги Мартыновой, написанной для зарубежного издания. И как бы Н. Иванова эту цитату не прилаживала, по существу здесь точно отображенный процесс. И процесс этот еще не закончился.
""Речь идет <...> о терпимом, если не поощрительном отношении к этому явлению со стороны "литературной общественности" за пределами старого "красно-коричневого лагеря" (т.е. если бы Распутину или Белову нравился Захар Прилепин, то в этом не было бы ничего странного или интересного; интересно, когда он нравится Александру Кабакову, Евгению Попову или Александру Архангельскому)". Сейчас, когда я пишу эти строки, по Первому каналу ТВ начинается очередной выпуск новой программы "ДОстояние РЕспублики" -- собравшиеся в телеаудитории вдохновенно перепевают популярные советские песни 40--50-х годов. А по каналу "Россия" идут "Лучшие годы нашей жизни", продолжаются триумфы Кобзона, Пахмутовой, идет праздничный концерт ко Дню милиции. Советское -- методом погружения. Действительно -- "речь идет о культурном реванше"".
Эта замечательная цитата свидетельствует о многом. Можно сказать, что здесь присутствует некая "заказная" ненависть ко всему не только советскому, но всему в культуре созданному в советское время. Одновременно у автора можно спросить, почему новое время не может предложить ничего более востребованного в массовой культуре, чем то, что до сих пор делают старые мастера -- и Кобзон, и Пахмутова. Советское, как историческое, невозможно стереть. Верка Серюдчка и Киркоров не закроют "свободного пространства". Борьба у многих современных деятелей литературы и искусства с этим советским идет еще и потому, что многие из них в этом советском успели себя "запятнать". Но в небольшом тексте есть и еще одна "закавыка".
Следует обратить внимание и на тоталитарный окрик в сторону "литературной общественности". А почему вам, высокомудрые писатели, нравится Захар Прилепин? Министерство пропаганды еще не разрешило его любить. Любить, как это традиционно делает сама Наталья Иванова, можно только персон из своего лагеря. А что же тогда делать мне, если я не только люблю Распутина, Прилепина и Лимонова, считая всех троих выдающимися писателями, но и Маргариту Хемлин, и Андрея Битова, да и многих других "не наших".
Недовольна Иванова и тем, что Прилепин вроде бы пишет биографию Леонида Леонова. Он там обязательно сыщет что-то не то! Но такой опытный специалист, как Иванова, не может кого-то пожурить, чтобы еще и не проговориться или чтобы не ударить по своим. Собственно, после текста Ольги Мартыновой размышляет уже Иванова.
"Дело не только в том, что не успели дойти до новых писателей уроки Платонова (они и дойти не могли), -- но в том, что их подменили уроками условного Леонова. Именно об этих уроках прямо свидетельствует и биография Леонова, созданием ко-торой увлекся новый писатель нового века Захар Прилепин. Мне возразят: но ведь Алексей Варламов пишет биографию Платонова. Отвечу: Платонов требует десяти-летий жизни, как он потребовал у Льва Шубина, Булгаков -- у М. Чудаковой, а пи-сать о нем книгу после книг о Грине, Пришвине, Алексее Толстом, Михаиле Булга-кове (автором всех этих жезээловских работ и является Варламов) -- совсем иное дело: получается, что в наше конкретное время изготовление литературных биографий поставлено на поток. Главное -- чтобы источники были опубликованы и, ра-зумеется, обкатаны".
Я ведь не только вписываю в свой дневник умные цитаты из чужих статей, но и конспектирую это умное и поэтому скажу, что согласен с мыслью Ивановой о том, что "одной из самых разрабатываемых прозой двадцать первого века территорий -- территория адаптации (литературного века) предыдущего".
Из обзорной статьи критика иногда многое узнаешь. Оказывается, Аркадий Бабченко -- я его, кажется, знаю, бывший военный, и военную прозу его читал -- крепко высказался по поводу романа В. Маканина "Асан", который я не осилил. Но здесь я узнал также, что тот ряд новых писателей, для которых в литературе значение имеет скорее тема, нежели что-то другое, которые скорее описывают, нежели придумывают, и которых называют "новыми реалистами", имеют и некое своеобразие. Опять гоню цитату.
"От классического реализма их отличает главное: поэтика. Они, как правило, не создают свою художественную реальность, как Лермонтов и Пушкин, Толстой или Достоевский, с героями, которых мы сосуществуем как с более чем реальными, -- они описывают существующую. С минимумом художественного преображения. И воображения. (Вот откуда, я полагаю, столь яростная реакция того же А. Бабченко на маканинский "Асан").
Их проза вызывает в критике противоречивую реакцию -- от безусловного приятия до безудержного отторжения. Как правило, с их текстами надо серьезно работать редактору -- они недотянуты, недоделаны, недоформованы. Им надо прописывать недостающие элементы. Менять композицию. Не хватает профессионализма? Интересно, в какую "направленческую" сторону стало клониться это литера-турное явление, представленное, повторяю, писателями не одного поколения -- от совсем молодых до вполне себе зрелых.
А клониться -- и довольно сильно -- оно стало в сторону левую".
Вот здесь я должен признать, что Н. Иванова попала в точку. Она, конечно, женщина с даром провидения, но, получив результат, часто не знает, что с ним делать, или боится идти дальше. Реальная жизнь, даже для писателей с так сказать "демократическим" уклоном в душе, сворачивает их с либерального майнстрима.
Теперь невинные мелочи, но они тоже близки моему сердцу. А внимательно взглянув вовнутрь себя, должен сказать, что когда дело касается литературы, оно, это сердце, мстительное.
"Что утрачено, и, боюсь, окончательно (за эти годы)?
Общие критерии. Каждый может объявить себя писателем, купив издателей, критиков, рецензентов. Издав книгу, можно купить рекламу на "Эхо Москвы", полосу в "Литазете" и даже в "Новой", как показывает случай с А. Потемкиным, на обсуждении прозы которого сошлись А. Марченко и Н. Богомолов. Об Аннинском даже не говорю -- он поучаствовал во всем проекте "критики".
Вот кого трудно, если не невозможно купить, -- это читателя".
Наконец, последнее положение, вернее кунштюк из статьи Ивановой. Женщины-критики иногда, анализируя такую податливую структуру, как литература, совершают редкие алхимические эксперименты. Например, сводят в две колонки "элементы" начала этого и того, Серебряного века. Вот что получается. Таблица Ивановой. А не Серебряный ли у нас век? Ощущение, что Иванова выполняет специальное поручение В. Суркова. Нагляднее было бы эти две колонки и здесь поставить рядом.
1900-е
Лев Толстой (умер в 1910 г.)
Антон Чехов (умер в 1904г.)
Максим Горький
Иван Бунин
Леонид Андреев
Александр Блок
Иннокентий Анненский (умер в 1909г.)
Андрей Белый
Д. Мережковский
Николай Гумилев
Валерий Брюсов
Константин Бальмонт
Николай Бердяев
Василий Розанов
К. Станиславский
В. Немирович-Данченко
В. Мейерхольд
2000-е
Александр Солженицын (умер в 2008 г.)
Андрей Битов
Владимир Макании
Вл. Сорокин
Виктор Пелевин
Михаил Шишкин
Олег Чухонцев
Александр Кушнер
Елена Шварц
Сергей Гандлевский
Тимур Кибиров
Мария Степанова
Дмитрий Галковский
О. Табаков
П. Фоменко
Л. Додин
А. Васильев