12 февраля, пятница. Утро начал с семинарских материалов. Счастливое мое, как преподавателя, состояние, начавшееся с чтения рассказа Маши Бессмертных, продолжилось. И от Маши я особо многого не ожидал, и теперь вот большой материал Марины Савранской оказался очень хорошим и точным. Это тоже скорее исследование современного человека, недаром называется "Это я? Подборка рассказов и зарисовок". Во-первых, мне показалось, что все-таки это что-то в моем русле, скорее не беллетристика, а раздумья. Может быть, недаром я распинался перед ребятами четыре года? Значит, все же что-то до них долетело. Мысль моя, правда, в преломлении собственной практики, что в большой литературе беллетристический подход умирает. Нужна мысль, мысль! Впрочем, все это вслед за Пушкиным, которым впервые показал в "Истории Петра", как документальный остов может стать и несущей конструкцией и эстетикой. А разве не как документ написана "Пиковая дама"? С какой сухостью в языке и протоколизмом! В Марине я всегда видел некий бескрылый беллетризм, а вот она зашла с другой стороны и то, что было прежде мучительно, теперь получилось.
Что касается Полякова, то он, как всегда, умен, принимаю я его скорее как умного человека, нежели как очень крупного художника. Слишком много игры с публикой, с читателем. Он называет это вежливостью писателя. Не знаю, не знаю... Как умный человек, он просто рассыпает вокруг себя точные наблюдения: "После окончания работы над прозаической вещью мне хочется написать пьесы". А я пишу публицистику. Или: "Обычно литератор реализуется у нас в трех ипостасях: сочинитель, общественный деятель и редактор, в отличие от западной традиции, где сочинительство чаще соединяется с преподавательской или научной работой". Я, значит, соединяю в себе две этих тенденции. Он, так же как и я, сразу читает несколько книг и, как и я, не любит читать чужую прозу, когда пишет свою.
Целиком перепечатываю абзац, посвященный "Большой книге", где Юра в прошлом году председательствовал. Я расценил это как стремление другого лагеря его прикормить. Вот что пишет бывший председатель.
"Вынужден констатировать, что из тринадцати книг шорт-листа как читатель я бы прочитал максимум две-три. Остальные бросил бы либо с первой страницы, либо с первой главы. Они скучны или недоработаны. Очень жаль, что не отмечена книга Аллы Марченко об Ахматовой. Еще печальнее, что сквозь "бутовский полигон" в финалисты "Большой книги" не может прорваться талантливая русская проза из провинции".
Днем, когда я уже уходил к книголюбам, звонила Наталья Евгеньевна. Она прочла мое предисловие к книге А. Киселева и сказала, что как всегда виртуозно, но огромное количество корректорских ошибок. Говорили о том, как много людей греются возле учебной литературы.
В четыре часа открывал выставку экслибриса, посвященную 150-летию со дня рождения А.П. Чехова. Выставка интересная и неформальная. Народа было немного, я говорил экспромтом, в основном о бюрократии наших юбилеев. Отметили и забыли. Что случилось с писателем Гоголем, о котором еще недавно говорили ежедневно по всем каналам? О нем забыли. В речи я говорил о том, что юбилейные торжества начались все же в театре Дорониной. А потом перешел к выставке, в которой отражена многолетняя и последовательная любовь к писателю. Действительно, много хороших работ, но все же лучший -- это портрет Гоголя, сделанный Юрой Космыниным.
Уже несколько дней у меня жуткий кашель, я надеюсь, что он пройдет сам собой. Как я завтра поеду на похороны? Может быть, и не пойду.
Свободное копирование
