1 ноября 2009, воскресенье. Каждый раз втайне никуда не хочу ехать в воскресенье, какая дача, так холодно, столько надо шевелиться, да и машина "не переобута"! А приезжаю в это блаженство и наслаждаюсь медленно текущим временем, увяданием или бунтом природы, наконец, томительным жаром бани. Какое счастье, что все же сорвался, пересилил себя и снова попал в этот тихий рай, где можно обрести себя.
Замечательно выспался и, пока все продолжают спать, прочитал рассказ Лены Иваньковой, и потом часа два до боли в плечах сгребал листья, до боли в пояснице собирал яблоки в саду и выкорчевывал остатки урожая. В теплице еще растет зеленый лук.
Рассказ у Лены еще без названия, но вот и награда -- это сильно, искренне и значительно. Правда, как и у всех, собственная молодость, видимо, как жертва литературе, собственная семья, но зато все без уступок правде. Иногда даже, как мне кажется, с некоторым литературным сгущением: вожделение старшего брата и оснащенная литературным же искусственным трагизмом -- смерть брата и вскоре матери. Но, правда, это делает героиню свободной -- жизнь ли это или литературный расчет? Но одно ясно: если у девочки хватит сил писать так же напряженно, то все у нее получится. Вообще-то этот рассказ -- материала хватает -- можно превратить и в более значительное произведение.
После долгой работы в саду снова залег в постель, на подогреваемый плед, и стал читать переделанную монографию В. К. Харченко о своих дневниках. Веру Константиновну все мои остепененные знакомые-лингвисты поругивают за некий провинциализм стиля и наукообразность, но мне кажется, книги у нее неплохие, а главное, я понимаю, что ей хочется работать, объектов маловато -- вот мы и сошлись. Самое любопытное не ее бушующие филологические умствования, а умение виртуозно отыскивать в море дневников цитаты. В книжке это, пожалуй, самое интересное. Но ведь и ее размышления, и ее цитирование мною не только фиксируются, но, думаю, и влияет на мою дальнейшую работу в этом жанре.
Об одном казусе -- отдельно. Еще в прошлый раз, когда я читал прежний вариант книги, я попросил Веру Константиновну аккуратнее обходиться с ее "несогласием" моего видения еврейской темы, которой, в общем-то, в дневнике нет. Когда я раздаю оплеухи, то достается всем. Но когда пишу, что Марк Захаров сжег в пепельнице не партбилет, а муляж, который ему сделали в бутафорском цехе театра, это, по мысли подобных наблюдателей, уже еврейская тема. Интеллигенция, запуганная прессой и ее оценками, уже дрожит при любом ветре с востока. Так вот, Вера Константиновна на этот раз решила обойти этот момент по-другому. Получилось глупо, трусливо и провинциально. Выделяя среди прочих тем и приемов дневника раздел "Феномен сплетни", она довольно много пишет об этом, вспоминая многих, в том числе и А. Блока. И вот, в самом конце этой главки, после многих довольно спокойных слов и примеров, исследовательница, выделяя абзацем, пишет:
"С чем мы не согласны -- это с критическими замечаниями Сергея Есина в адрес евреев".
Все так и оставил, даже не позвоню, не скажу, как в этом пассаже она смешна и нелепа, как это неточно писать именно так -- это моя плата за трусливость и неумение острую и сложную проблему взять и попытаться ее решить. Теперь хлебайте, что сварили. Я оставляю за собой право говорить о том, что белое или черное не зависит от национальности, так же как оставляю за собой право называть себя русским.
Кажется, в машине полетел аккумулятор, я ее не смог завести, когда с дачи подвозил С. П. Вызвал "Ангела" -- работа механика в этой фирме стоит 1600 рублей в час, но когда механик приехал, то оказалось, что аккумулятор немножко ожил и заработал. Тем не менее механик порекомендовал аккумулятор к зиме сменить -- больше трех-четырех лет аккумуляторы обычно не держатся.
Свободное копирование
