7 июля, вторник. Утром все же поехал, потому что душа болит, в институт. Как там приемные экзамены? Оказалось, в институте идут еще и экзамены по ЕГЭ. Как обычно в таких случаях, мы всего боимся, кафедры все запечатаны, даже машину на территорию не пропускают. Все это вызвано предположением, что любой абитуриент может опротестовать результаты простым аргументом: мне, дескать, помешали. Тень в дверях, хлопок двери в машине за окном. Народ этот, а особенно мамаши, изобретательный.
В приемной комиссии, кроме Л. М. и трепетной, как лань, Оксаны -- ее трепетность я еще помню по выборам -- оказалась еще "наблюдатель": Ольга Ивановна Латышева. Несколько позднее мы с нею разговорились о самом разном: об экзаменах, об уходе с поста директора департамента образования в правительстве Москвы Л. И. Кезиной. Именно Ольге Ивановне принадлежит афоризм, который я с удовольствием вставляю в свои тексты: "Хорошо умереть с чистой совестью". В два часа все закончилось, немножко посидел на кафедре -- и домой. Здесь сразу же вгрызся не в телевизор, а в книгу, в новый зарубежный роман, который мне оставил С. П. От него пришла эсэмэска -- долетели благополучно, но жарко и влажно. Опять заезжал на Донское кладбище к В. С. и маме. Они обе мне постоянно снятся. И теперь любое свое нездоровье я сразу соединяю: ждут. Практически уже примирился с естественностью мысли о смерти. Наверное, Бог и дает иногда довольно продолжительную жизнь, для того чтобы ты мог свободно примириться с ее окончанием. Но слишком легко я прожил эти годы, какова будет смерть, смертный час. Вот она расплата за жизнь без детей.