3 июня, среда. В двенадцать дня, когда я ел гречневую кашу с молоком и собирался в институт на сегодняшнюю первую защиту дипломов заочников, по "Эху Москвы" передали, что осенью в МГУ может появиться новая ВПШ -- школа "Единой России". Я все время думал, чем же еще уважаемый Садовничий заплатит за возможность вопреки Конституции -- не отрицаю, и у меня были такие мыслишки, но министерство, ссылаясь на прокуратуру, их отсекло -- остаться ректором после семидесяти лет. Он уже сдал свою "принципиальность", допустив ЕГЭ в университет, от чего ранее, по высшим соображениям, отказывался. Теперь еще и партшкола. Выступавшая здесь же по радио, судя по голосу, немолодая профессор сказала, что нарушен базовый принцип: наука вне партийности.
Никитина Мария Вячеславовна. "Лутоха" -- это три главы из повести или романа. В заголовке название деревни, кажется, это местное название березы или мелкой, еще неокрепшей, березы. В предисловии, вернее в автобиографической справке автор, ссылаясь на В. Г. Распутина пишет: "У автора этой работы счастливый дар -- это язык, точный, теплый и ничуть не надуманный, самольющийся, как бы даже самотканый. Впитывать его в себя -- одно удовольствие" -- слова из рецензии Валентина Григорьевича Распутина на первую главу "Лутохи" -- самая большая моя награда. С языком, может быть, все и на месте, но с ведением сюжета далеко не все в порядке. Вообще у Марии очень, как мне кажется, высока самооценка. На первой же странице своего автобиографического представления она четыре раза употребляет слово писатель то по отношению к себе, то производное от слова по отношению к самой же написанному. Ну, да ладно. Сюжет -- деревня, где у одинокой очень хорошей женщины рождается сын с "лицом, искореженным природой". Как и всегда в деревенской прозе, цепь семейных историй, в общем-то, написанных по трафарету: война, Берлин, счастливое обретение, прожитая жизнь. Главная героиня с многозначительным именем Серафима -- "на перепутье мне явился" -- в какой-то период своей жизни встречает на поле Ангела, ангела-хранителя своего сына. Это самый интересный и неожиданный кусок повести. Здесь литература переходит в философию и теологию. Ангел скажет ей, что сын может стать великим музыкантом, но при этом потеряет свою чистую душу и он, ангел, любуясь этой душой, нарушает свой ангельский чин, чтобы предупредить мать. Дальше развитие сюжета, описания лесов, полей, зимнего леса. Все это читать отчасти и скучно, но человек Мария значительный. Много любопытных моментов: например, во время болезни мать вдруг почти инстинктивно начинает прясть шерсть, и это привычное и монотонное дело как бы возвращает ее к жизни. Все идет от пафоса, но до дешевой сентиментальности. Посмотрим, как пойдет защита.
В 15 часов защищался семинар у Куняева, еще накануне мне звонил А. М. Турков и говорил, как все слабо. Некоторое недоумение вызвала работа внука руководителя семинара Александра Куняева. Диплом не вычитан, с массой смысловых ошибок, небрежностей. Турков поиздевался, мне кажется, над обоими: "Кастальский" ключ превращается у дипломника в "Кастильский". Оппонирующий Э. Балашов: "Быть грамотным -- значит любить родной язык. Много внешнего, пока не нашел себя". Правда, в пафосе мальчику не откажешь, громок и внешне ярок, это вещь не самая легко отыскиваемая.
С отличием получила только одна студентка, Любовь Чиканова, кото-рая читала свои стихи невнятно и плохо. Читает действительно из рук вон, но в автобиографической справке написала, что из семьи сосланных в свое время дворян-народовольцев. Турков: "Наиболее укорененная работа се-ми--нара, не боится трудных тем". Здесь, как всегда, с образцовым разбором выступила Л. Г. Баранова-Гонченко: "В современной поэзии мы пытаемся ви-деть новое время. Недостает фонетической игры. В стихотворных по-ис-ках смысла жизни побеждает знание предметов".
Мне нравился очень неровный Вася Струж, но он ругнул в нескольких местах, и не очень ладно, филадельфийцев, и пятерки не получил, но он уже член СП, у него книги, стихи у него скорее не поэзия, а публицистика.
Поздно вечером наконец-то открыл "Литературку", она выходит по средам. Как всегда прочел Л. Пирогова, о лидерах Нацбеста, а потом начал статью знаменитого пушкиниста В. Непомнящего. Целую колонку Непомнящий посвятил фильму Хамдамова, который по каналу "Культура" шел после 12-ти ночи. Мне стало чуть обидно: нигде не упомянули, что этому высоко оцененному знаменитым литературоведом фильму, два года назад на Гатчинском фестивале присудили Гран-при. Это уже замечаю не в первый раз -- точность собственных оценок.
Воробьева Лина, работа, которую С. Ю. Куняев определил, как "придуманный мир", и Жигалова Елена. Опять Л. Г. Баранова-Гонченко: "нежелание овладевать традицией, все торчит, все эпатирует, нет обновления, все в компьютерном порядке, почти все услов-но". Правда, Балашов, говорит о больших возможностях. Посмотрим, дай-то Бог!
Калугина Евгения. "Балансирует на уровне сверхбанального. Реестр банальностей русской альбомной поэзии. Восторженная торопливость, сужение культурного круга". Е. А. Кешокова посоветовала в своей рецензии -- она где-то путешествует: "Больше строгостей в отборе и меньше пафоса".
Курятова Анна. Г. И. Седых: "не реализовалась, хотя при поступлении ее работа стала событием". Балашов привел цитату Мандельштама о том, что "девичья поэзия вся засорена метафорами".
Не успеваю следить за политикой, а все время что-то происходит.
Свободное копирование
