13 марта, вторник. Весь вечер накануне попеременке читал "Великосветские беседы" Лотмана и его соавтора Погосяна, взятые случайно в нашей книжной лавке, и наконец-то открытую книгу П.А. Николаева, от которой до сих пор отпугивал и радикально красный цвет, и некоторый официоз в названии: "Культура, как фактор национальной безопасности". Хорошо, что начал читать с середины, с главы, посвященной поэзии в Великую Отечественную войну. Такое можно создать, только если поэзией занимаешься всю жизнь, а не избираешь тему единовременно. Еще раз поразился редкой эрудиции и памяти академика. Читал выдержки и цитаты, и так становилось хорошо на сердце от простых и ясных слов, напоенных смыслом. Но Николаев не был бы знаменитым ученым, если бы кое о чем еще и не рассуждал. На остроту он имеет право. Впрочем, особенность любого "крутого" текста заключается в том, что его всегда можно и понимать и интерпретировать по-разному. Вот цитата.
Для наиболее полного представления о тематическом разнообразии военной поэзии следует обратить внимание на строки, посвященные национальной теме. Наиболее болезненной в ту пору была еврейская.
Известно, что в 20-30-е годы люди, желавшие идти во власть, стремились жениться на еврейках или пытались изменить имена своих жен с русских на еврейские. С такой женщиной (женой министра путей сообщения Ковалева) мне довелось однажды откровенно разговаривать о том, почему она свое девичье имя Дарья сменила на Дору: муж сказал, что не сделает карьеру, если она оставит свое русское имя.
И вдруг однажды все переменилось (может быть, дружба с Гитлером и одинаковые эстетические вкусы: в окружении Гитлера и Сталина писали одинаково - как под копирку - статьи о социалистическом реализме), вместо поклонения всему еврейскому в 40-е годы в общественном сознании стали внедряться сверху, разумеется от вождя, антисемитские воззрения на мир. Более того, евреев стали обвинять в смертных грехах, в том числе в нежелании защищать страну в годы войны. Естественно, поэты еврейского происхождения болезненно реагировали на это безобразное духовное направление населения.
Утро началось со звонка Ларисы Георгиевной Барановой-Гонченко. Но вопрос с нею уже был несколько дней назад решен. Я уже написал заявку на преподавателей следующего года, в которую включил и ее. В разговоре я поинтересовался, почему она ушла с кафедры новейшей литературы. Ответ был ожидаемый: дело даже не в том, что Вл. Павлович иной человек в работе, нежели когда он только приятель, или в перегрузке программ Серебряным веком и русским зарубежьем, отчего ребята плохо знают или не знают вовсе Твардовского, Симонова, Леонида Мартынова, Смелякова, фронтовую поэзию. Главное заключалось в том, что, когда Лариса Георгиевна пришла читать старшекурсникам заявленный спецкурс о поэзии 80-90-х годов прошлого века, ребята встретили его в штыки. Понять их можно, они-то решили, что уже все знают о современной поэзии, как она развивается и что им дальше писать, а здесь - новый поворот... В процессе разговора возник еще один аспект, вернее я его спровоцировал. Каким-то образом речь зашла о наших писателеях, и тут я впарил следующую мысль: дескать, я прекрасно знаю, что в Общественную палату меня на последнем этапе забаллотировали именно наши писатели. Совершенно спокойно Л.Г. на это отреагировала: "Я слышала об этом". Как бы мне хотелось продолжения этого разговора...
День был большой и переполнен впечатлениями. Во-первых, конечно, семинар. На этот раз обсуждали подбору Нины Евдокимовой. Весь материал я разделил на две части. Всю мелочь, где изображается тонкость чувств автора - в сторону и как следует все высмеял. Это экстатическое изображение своих душевных страданий, тонкости и особенности чувств становится особой модой у нашей начинающей молодежи. А вот разбор более серьезной части работы Нины - это важно. Она написала небольшое сочинение от имени мальчика-гея, который влюбился в девочку. Они встречаются, живут вместе, расходятся, чуть ли не появляется ребенок. Все это уже заслуживает внимания.
Но до этого разбора я заставил ребят прочесть и проанализировать два небольших рассказика Ксении Фрикауцан и ......... Абрамовой. Темы этих рассказиков родились как-то во время общей дискуссии. Одной досталось "Молодая женщина в провинции без навыков карате", а второй - "Почему руководитель семинара неотрывно смотрит на мой живот". Оба опуса получились. Мне понравилось, что самые бойкие наши девицы, Фрикауцан, Абрамова, Столбун, организовали в общежитии пул и вслух разбирают прочитанные работы. Кто хочет научиться, тот учится. У меня отчислено несколько ребят, не сдавших зимнюю сессию, в том числе Володя Репман.
Вечером с С.П., который любит подобные мероприятия, пошли на презентацию альбома на дисках, с записью "Отелло". Это студийная запись того концертного исполнения, которое я слышал в консерватории. Презентация проходила в гостиной музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко. Вела ее Наталья(?) Хачатурова, которой можно только восторгаться. Умна, знающа, тактична. Все было сделано с немыслимой роскошью и изысканностью Начиная с билета, который приглашал от имени венецианского сената и губернатора Кипра... Ирина Константинова Архипова была с золотой цепью ордена Андрея Первозванного. Гостей встречали копьеносцы, а квартет был одет в средневековые одежды...
Я сидел как раз за Виктором Антоновичем Садовничим, который на этот раз меня узнал и поговорил. Так как я держал в руках свою книгу "Далекое как близкое", которую собирался подарить Пьявко, то пришлось показать. А там есть снимок и самого Садовничего. Дальше разговорились о том, что я пишу, и вышли на "Марбург". А Садовничий, оказывается, хорошо знает и Барбару Кархоф. Пообещал на днях эти книги ему завезти.
Свободное копирование
