На службе в Красной Армии состояли тысячи, а затем десятки тысяч бывших кадровых офицеров. Многие из них, по собственным словам, еще два года тому назад считали умеренных либералов крайними революционерами, большевики же относились для них к области четвертого измерения. "Поистине мы были бы слишком низкого мнения о себе и нашей партии, -- писал я против тогдашней оппозиции, -- о нравственном могуществе нашей идеи, о притягательной силе нашей революционной морали, если бы мы думали, что не способны притянуть к себе тысячи и тысячи специалистов, в том числе и военных". Не без трудностей и трений, но в конце концов нам это несомненно удалось.
Коммунисты нелегко входили в военную работу. Тут понадобились и отбор и воспитание. Еще из-под Казани, в августе 1918 г., я телеграфировал Ленину: "Коммунистов направлять сюда таких, которые умеют подчиняться, готовы переносить лишения и согласны умирать. Легковесных агитаторов тут не нужно". Через год на Украине, где анархия, даже и в рядах партии, была особенно велика, я писал в приказе по 14-й армии: "Предупреждаю, что каждый коммунист, делегируемый партией в ряды армии, является тем самым красноармейцем, имеет те же права и обязанности, что и всякий солдат Красной Армии. Коммунисты, уличенные в проступках и преступлениях против революционного воинского долга, будут караться вдвойне, ибо, что может быть прощено темному несознательному человеку, того нельзя простить члену партии, стоящей во главе рабочего класса всего мира". Ясно, что на этой почве возникало немало трений и в недовольных недостатка не было.
К военной оппозиции принадлежал, например, Пятаков, нынешний директор Государственного банка. Он примыкал вообще ко всем и всяким оппозициям, чтоб кончить чиновников. Года три-четыре тому назад, когда Пятаков еще принадлежал к одной со мною группировке, я, шутя, предрекал, что в случае бонапартистского переворота Пятаков возьмет на другой день свой портфель и пойдет в канцелярию. Теперь я должен более серьезно прибавить, что если это не произойдет, то разве за отсутствием бонапартистского переворота, т. е. никак не по вине самого Пятакова. На Украине Пятаков имел значительное влияние, и не случайно: это довольно образованный марксист, особенно в экономической области, и несомненный администратор, с запасом воли. В первые годы у Пятакова была и революционная энергия, которая быстро, однако, переродилась в бюрократический консерватизм. Борьбу с полуанархическими взглядами Пятакова на строительство армии я повел тем способом, что дал ему сразу ответственное назначение, которое вынуждало его от слов перейти к делу. Способ этот не нов, но во многих случаях незаменим. Административный смысл скоро подсказал ему, что надо применять те самые методы, против которых он вел словесную войну. Таких превращений было немало. Все лучшие элементы военной оппозиции вскоре втянулись в работу. Наряду с этим я предложил наиболее непримиримым построить по их принципам несколько полков, обещая предоставить им все необходимые ресурсы. Только одна уездная группа на Волге приняла вызов и построила полк, ничем особенным, однако, не отличающийся от других полков. Красная Армия побеждала на всех фронтах, и оппозиция в конце концов сошла на нет.
Свободное копирование
