После моих "пробных" выступлений в Уайт-Чепеле меня отправили с рефератом в Брюссель, Льеж, Париж. Реферат мой был посвящен защите исторического материализма от критики так называемой русской субъективной школы. Ленин очень заинтересовался моей темой. Я давал ему на просмотр мой подробный конспект, и он советовал обработать реферат в виде статьи для ближайшей книжки "Зари". Но я не отважился выступать с чисто теоретической статьей рядом с Плехановым и другими.
Из Парижа меня вскоре вызвали телеграммой в Лондон. Дело шло об отправке меня нелегально в Россию: оттуда жаловались на провалы, на недостаток людей и требовали моего возвращения. Но не успел я доехать до Лондона, как план уже был изменен. Дейч, который проживал тогда в Лондоне и очень хорошо ко мне относился, рассказывал мне, как он "вступился" за меня, доказывая, что "юноше" (иначе он меня не называл) нужно пожить за границей и поучиться, и как Ленин согласился с этим. Заманчиво было работать в русской организации "Искры", но я тем не менее очень охотно остался еще на некоторое время за границей. Я вернулся в Париж, где, в отличие от Лондона, была большая русская студенческая колония. Революционные партии вели жестокую борьбу друг с другом за влияние на студенчество. Вот относящаяся к тому времени страничка из воспоминаний Н. И. Седовой.
"Осень 1902 года была обильна рефератами в русской колонии Парижа. Группа "Искры", к которой я принадлежала, увидала сначала Мартова, потом Ленина. Шла борьба с "экономистами" и с социалистами-революционерами. В нашей группе говорили о приезде молодого товарища, бежавшего из ссылки. Он зашел на квартиру Е. М. Александровой, бывшей народоволки, примкнувшей к "Искре". Мы, молодые, очень любили, Екатерину Михайловну, с большим интересом слушали ее и находились под ее влиянием. Когда появился в Париже молодой сотрудник "Искры", Екатерина Михайловна поручила мне узнать, нет ли свободной комнаты где-нибудь поблизости. Одна комната оказалась в том доме, где я жила, за 12 франков в месяц, но она была очень мала, узка, темна, похожа на тюремную камеру. Когда я ее описывала, Екатерина Михайловна прервала: "Ну, ну, нечего расписывать -- хороша будет, пусть занимает". Когда молодой человек (фамилии его нам не называли) устроился в этой комнате, Екатерина Михайловна спрашивала меня: "Ну что ж, готовится он к своему докладу?" "Не знаю, верно, готовится, -- отвечала я, -- вчера ночью, поднимаясь по лестнице, я слышала, как он насвистывал в своей комнате". "Скажите ему, чтоб он не свистел, а хорошенько готовился". Екатерина Михайловна была очень озабочена, чтоб "он" удачно выступил. Но ее тревога была напрасна. Выступление было очень успешно, колония была в восторге, молодой искровец превзошел ожидания".
Свободное копирование
