После размена денег выяснилось, что у меня не хватит на проезд до места назначения, т. е. до Цюриха, где я должен был явиться к Аксельроду. Я взял билет до Вены: там видно будет. Вена поразила меня больше всего тем, что, несмотря на мое школьное знакомство с немецким языком, я не понимал никого; большинство прохожих платило мне тем же. Все же я втолковал старику в красной фуражке, что мне нужна редакция "Arbeiter-Zeitung". Я решил разъяснить самому Виктору Адлеру, вождю австрийской социал-демократии, что интересы русской революции требуют моего немедленного продвижения в Цюрих. Проводник обещал доставить меня куда нужно. Мы шли час. Оказалось, что уже два года тому назад газета переехала в другое место. Мы шли еще полчаса. Портье заявил нам, что приема нет. Мне нечем было заплатить проводнику, я был голоден, а, главное, мне нужно было в Цюрих. По лестнице спускался высокий господин малоприветливого вида. Я обратился к нему с вопросом об Адлере. "Вы знаете, какой сегодня день?" -- спросил он меня строго. Я не знал. В вагоне, в повозке, у коммивояжера, в риге у хохла, в ночной борьбе с петухом я потерял счет дням. "Сегодня воскресенье!" -- отчеканил высокий господин и хотел пройти мимо. "Все равно, -- сказал я, -- мне нужен Адлер". Тогда мой собеседник ответил мне таким тоном, как если бы он в бурю командовал батальоном: "В воскресенье доктора Адлера видеть нельзя, говорят вам!" "Но у меня важное дело", -- ответил я упрямо. "Да хоть бы ваше дело было в десять раз важнее, поняли?" Это был сам Фриц Аустерлиц, гроза собственной редакции, беседа которого, как сказал бы Гюго, состоит из одних молний. "Если бы вы даже привезли весть, -- слышите? -- что убит ваш царь и что у вас там началась революция, -- слышите? -- и это не дало бы вам права нарушить воскресный отдых доктора!" Этот господин буквально импонировал мне раскатами своего голоса. Но все же мне казалось, что он говорит вздор. Не может быть, чтоб воскресный отдых стоял выше требований революции. Я решил не сдаваться. Мне нужно было в Цюрих. Меня ждала редакция "Искры". Кроме того, я бежал из Сибири. Это тоже что-нибудь да значит. Стоя внизу лестницы и преграждая грозному собеседнику дорогу, я в конце концов добился своего. Аустерлиц сообщил мне необходимый адрес. В сопровождении того же проводника я отправился на квартиру к Адлеру.
Ко мне вышел невысокого роста человек, сутуловатый, почти горбатый, с опухшими глазами на усталом лице. В Вене шли выборы в ландтаг, Адлер выступал накануне на нескольких собраниях, а ночью писал статьи и воззвания. Это я узнал четвертью часа позже от его невестки.
-- Извините, доктор, что я нарушил ваш воскресный отдых...
-- Дальше, дальше... -- сказал он с внешней суровостью, но таким тоном, который не пугал, а поощрял. Из всех морщинок этого человека сквозил ум.
-- Я русский...
-- Ну, этого вам не нужно мне сообщать, я уже имел время об этом догадаться.
Я рассказал доктору, который бегло изучал меня глазами, свою беседу у входа в редакцию.
-- Вот как? Так вам сказали? Кто бы это мог быть? Высокий? Кричит? Это Аустерлиц. Кричит, вы говорите? Это Аустерлиц. Не берите этого слишком всерьез. Если вы привезете из России вести о революции, можете звонить ко мне и ночью... Катя, Катя, -- позвал он неожиданно. Вошла его невестка, русская. -- Теперь у вас дело пойдет лучше, -- сказал он, -- покидая нас.
Мой дальнейший путь был обеспечен.
Свободное копирование
