Через год дело не стало лучше, наоборот. Возвращаясь с крокета, я встретил во дворе отца, который только что прибыл с поля, усталый и раздраженный, весь в пыли, а за ним переставлял босые ноги с черными пятками пегий мужичок. "Отпустите, ради бога, корову", -- просил он и клялся, что не пустит ее больше в хлеба. Отец отвечал: "Корова твоя съест на гривенник, а убытку сделает на десять рублей". Мужичок повторял свое, и в мольбе его звучала ненависть. Сцена эта потрясла меня всего, насквозь, до последних фибр в теле. Крокетное настроение, вынесенное с площадки меж грушевыми деревьями, где я победоносно разгромил сестер, сменилось сразу острым отчаянием. Я прошмыгнул мимо отца, пробрался в спальню, упал ничком на кровать и самозабвенно плакал, несмотря на билет ученика второго класса. Отец прошел через сени в столовую, за ним прошлепал до порога мужичок. Слышались голоса. Потом мужичок ушел. Пришла с мельницы мать, я различал ее голос, слышал, как стали готовить тарелки к обеду, как мать окликала меня... Я не отзывался и плакал. Слезы приобрели в конце концов вкус блаженства. Открылась дверь, и надо мною наклонилась мать:
-- Чего ты, Левочка? -- Я не отвечал. Мать о чем-то пошепталась с отцом.
-- Ты из-за этого мужика? Так ему корову вернули и штрафа с него не взяли.
-- Я совсем не из-за этого, -- ответил я из-под подушки, мучительно стыдясь причины своих слез.
-- И штрафа с него не взяли, -- продолжала настаивать мать.
Это отец догадался о причине моего горя и сказал матери. Отец мимоходом, одним быстрым взглядом умел подмечать многое.
Приехал однажды в отсутствие хозяина урядник, грубый, жадный, наглый, и потребовал паспорта рабочих. Он нашел два просроченных. Владельцев их он немедленно вызвал с поля и объявил арестованными для отправки на родину по этапу. Один был старик с глубокими складками коричневой шеи, другой -- молодой, племянник старика. Они упали в сенях сухими коленями на земляной пол, сперва старик, за ним молодой, гнули к земле головы и повторяли: "Сделайте такую божескую милость, не губите нас". Плотный и потный урядник, играя шашкой и отпивая принесенного ему из погреба холодного молока, отвечал: "У меня милость только по праздникам, а сегодня будни". Я сидел, как на жаровне, и что-то протестующе сказал срывающимся голосом. "Это, молодой человек, вас не касается", -- отчеканил строго урядник, а старшая сестра подала мне тревожный сигнал пальцем. Рабочих урядник увез.
Свободное копирование
