3.IX.35 г. Недавно я обещался описать, или вернее, продолжить описание моей деревенской жизни. Сейчас я как раз расположен это сделать.
Я уже сказал, что кроме Жени и Юры я не имел товарищей там. Большую часть дня находился я один. Спал или катался на велосипеде. Вечером обычно собирались мы у ворот Женькиного дома и сидели поздно-поздно. Много ослили, но я чаще молчал. Смотрел на небо, на четко видный Млечный путь, следил за падающими звездами. Загадывал какую-нибудь мысль и ждал и, если в это время пролетал метеор, то был уверен, что желание исполнится.
В такие ночи больше всего думалось о девушках. Тело и ум тонули в каком-то приятном томлении. Комок сладкой тоски сжимал сердце в своих тисках. Неотразимое желание порабощало волю и только одна мысль была в голове: “люблю-люблю”. Кого? Это было все равно. Далекий смех или песни, тихий шепот в тени пробуждали во мне бурное волнение. И долго не спал я, приходя домой, ворочался с боку на бок, смотрел на ослепительную луну в окне, слушал сонное бормотание спящих и мечтал. (...)
В частые и тоскливые дожди, длившиеся в это лето по целым дням, а иногда и неделям, читал философию. Довольно прилично изучил Ленина и Энгельса.
Читал Тургенева и восхищался задушевной дикостью и яркостью “Песни о Гайавате”. Прочел “Записки цирюльника” Джерманетто. Книга понравилась своей чисто итальянской горячностью, задорным огоньком и убежденностью. Еще читал “Черное золото” А. Толстого — авантюрный роман, — и еще несколько книг (Лескова и др.).
В хорошую погоду уезжал к вечеру в поле и смотрел на закат.
Однажды ночью мы (я, Женя, Люся — Женина сестра, — и Сасоныч) отправились воровать и печь на костре картошку.
Как сейчас помню звездную ночь без луны, ничем не нарушаемую тишину и сыроватый ночной холодок.
Деревня скрыта за холмом. Сзади — поле, впереди — лес, кругом тени. Мы идем, негромко разговаривая. На случай взяли длинный японский нож. Смеемся, но как-то инстинктивно вместе с холодом ночи где-то под кожей чувствуется страх. Как что-то скользкое вползает он под рубашку.
В лесу густая тьма. Ломаем ветви и выходим на опушку. Мы с Женькой разжигаем костер, остальные пошли за картошкой. Сырые ветви долго не разжигаются, я жертвую свои письма для растопки. Наконец, ярко сияет костер. Сноп искр улетает в черное небо. Яркий круг света, за ним неприветливая ночь. Ушедших за картошкой все нет. Вскоре появляются и они, благополучно исполнив свое дело. Долго сидим и говорим у уютного огонька, глядя на золотые искры и рассуждая. Поздно идем домой, так и не поев не успевшей поспеть в золе картошки.
Прекрасная ночь! Счастливые часы!
Свободное копирование
