Коммунальный дом

Коммунальный дом

Многие знают, что такое коммуналка. Кто-то по фильмам и книгам советской поры, а кто-то – постарше – даже на собственном опыте. Я жил в нескольких коммуналках. Одна была классической: много комнат, четыре семьи, общая кухня. Пожалуй, нетрадиционной для коммуналок была лишь атмосфера – очень дружелюбная. Все соседи уважали друг друга, помогали, чем могли, по-настоящему дружили. И даже когда квартиру расселили, и вчерашние соседи разъехались кто куда, несколько лет они еще поддерживали связь, ходили в гости, общались. Другая коммуналка, вообще говоря, была скорее квартирой с подселением. Так называлась квартира, в которой жили не больше двух семей. И то верно – какая ж это коммуналка! Всего две семьи! Парадокс заключается в том, что в таких квартирах с подселением отчего-то вражда между соседями была куда как более острая, чем в многосемейных коммуналках. Восемь хозяек на кухне как-то находили консенсус, а вот двум это не удавалось. Начиналась конкуренция, борьба за лишние сантиметры, состязание в лидерстве. Правда, нашим соседом был одинокий холостяк, так что от кухонных баталий мы были избавлены. Но той теплой атмосферы, которая была в предыдущей коммуналке, в квартире с подселением уже не было. Спустя много лет я, уже не ребенок, а семейный человек, вновь оказался в квартире с подселением. И вот там-то хватил по полной, что называется, «коммунальных войн». Правда, рассказывать об этом мрачном периоде нет никакого желания. Я вообще-то хотел написать о другом. О самой первой своей коммуналке, в которую меня привезли из роддома. Это была не перестроенная большая «барская» квартира, в которой каждую комнату теперь занимала отдельная семья, как в большинстве коммуналок. Это был целый коммунальный дом. Когда-то он был выстроен купцом-золотопромышленником для своей любовницы. Каменный, добротный. На первом этаже была огромная кухня, какие-то служебные помещения, видимо, людская. На втором – собственно апартаменты «купчихи». И вот этот дом после революции превратили в коммуналку – каждая комната стала отдельной квартирой, а большой кухней пользовались все. Моей семье досталась огромная комната во втором этаже. С лепниной на потолке, с арочными окнами. Поскольку нас в этой комнате-квартире жило семеро человек еще до моего появления, пространство было разделено перегородками. Получился общий зал и три спальни. Перегородки поднимались не до самого потолка. Над тем местом, где они встречались в виде буквы «Т», на потолке был большой лепной круг, точнее, несколько концентрических кругов. Таким образом, можно было понять, где у комнаты когда-то находился геометрический центр. Каждой спаленке досталось по окошку, а в зале было аж два окна! Готовить приходилось спускаться на первый этаж. Зато туалет был на нашем. О, это было грандиозное сооружение. Уж не знаю, по каким причинам, но под сортир отвели комнату площадью метров шестнадцать. Почти все это пространство занимала ступенчатая пирамида, на манер мексиканских. На вершине пирамиды триумфально торчал унитаз. Потолки в доме были высокие, так что унитаз возвышался над полом метра на два, не меньше. На нем невозможно было просто сидеть. Только – восседать! Дом был отгорожен от улицы, по которой грохотали, позвякивая колокольчиками, трамваи, большим кирпичным забором, украшенным «архитектурными излишествами». Арочные ворота были забраны кованой художественной решеткой. Так что, у нашего коммунального дома был свой двор. С колоссальным тополем перед воротами, с песочницей, несколькими лавочками и столом для домино. Был еще так называемый задний двор. Напротив уличных помпезных ворот на другой стороне двора были другие, поменьше и попроще (в последствии их совсем убрали, оставив лишь проем в ограде), через которые попадали в другой двор – двор дома, стоявшего на параллельной улице. Почему его называли задним, не совсем понятно. Ведь для жителей того дома их двор был самым обычным, а вот наш – задним. Видимо, все дело тут в истории. Когда-то статус нашего дома был значительно выше, как-никак любовница миллионщика! А тот, другой дом рангом не вышел. Вот и получилось, что их двор – всего лишь «задний» по отношению к нашему. Впрочем, в детстве я значения таким тонкостям не придавал. Главное, что через задний двор можно было выйти не на нашу улицу, а на параллельную, а это уже почти приключение! А еще ходили упорные слухи, что где-то в нашем дворе или в доме был секретный вход в «Трущобы». Так называли в нашем городе полулегендарный подземный лабиринт проходов, помещений, коридоров, целый тайный город, вырытый еще казаками-первопроходцами. Затем его облюбовали криминальные элементы. Иногда государство брало под свой контроль «Трущобы», какие-то входы заваливали, какие-то расчищали, пытались составить карту коридоров. После революции решено было покончить с «Трущобами» и все (ой, все ли?) входы в них забетонировали. Тем не менее, при реконструкции бывшего архиерейского дома, а теперь городского музея, обнаружили не просто вход, а настоящий въезд в подземелье. По обнаруженному проходу архиерей вполне мог на тройке проехать сразу в несколько мест. Один из огромных коридоров вел даже на противоположный берег реки. Словом, «Трущобы» были не просто городской легендой. Они реально существовали, но где и как туда попасть – реально знали немногие. Вот и в нашем коммунальном доме жил, по слухам, криминальный авторитет, который на всякий случай прорыл или нашел вход в подземный город. Мы мальчишки, конечно, мечтали отыскать этот ход, но безуспешно. А когда в 69-ом вора в законе пришли брать, он действительно скрылся таинственным образом. Как сквозь землю провалился, растерянно сказал начальник милиции. И все жители нашего дома понимающе улыбались.