Студенческая жизнь в Московском университете до кончины императора Александра I-го была привольная. Мы не видывали попечителя — кн. Оболенского. Я его только раз видел на акте, да и с ректором — Прокоповичем-Антонским — встречались вступающие в университет кутилы и забияки. Я его видал также только на акте. Мундиров тогда еще не было у студентов. Несмотря на это, я не помню ничего особенно неприличного или резко выдававшегося в наружном виде студентов. Скорее выдавалась и поражала нас наружность у профессоров, так как одни из них в своих каретах, запряженных четверкою, с ливрейными лакеями на запятках (как М.Я.Мудров, Лодер и Е.О.Мухин), казались нам важными сановниками, а другие — инфантеристы или ездившие на ваньках во фризовых шинелях — имели вид преследуемых судьбою париев.
Но со вступлением на престол Николая I-го, после декабрьских дней, и мы почувствовали перемену в воздухе.
Слышим, что назначается новый попечитель, военный генерал Писарев; слышим, что новый государь, во время пребывания его в Москве, посетив почти инкогнито университет и университетский пансион, рассердился страшно, увидев имя Кюхельбекера, написанное золотыми буквами на доске в зале университетского пансиона; Антонский не догадался снять доску или стереть ненавистное имя бунтовщика, бывшего отличным учеником.
Антонский, говорю, нам сказывали, был сменен за эту недогадливость, а прежний фрачный попечитель был заменен мундирным.
Мы слышали также, что государь, приехав на дрожках в университет и узнанный только сторожем, отставным гвардейским солдатом, пошел прямо в студенческие комнаты, велел при себе переворачивать тюфяки на студенческих кроватях и под одним тюфяком нашел тетрадь стихов Полежаева.
Полежаев угодил в солдаты.
Вскоре после этого посещения были введены студенческие мундиры, для меня и, верно, для многих других, кое-как перебивавшихся, — новый расход.
Сестры ухитрились смастерить мне из старого фрака какую-то мундирную куртку с красным воротником и светлыми пуговицами, но неопределенного цвета, и я, пользуясь позволением тогдашнего доброго времени, оставался на лекциях в шинели и выставлял напоказ только верхнюю, обмундированную часть тела.
