Погромы - 10

1 сентября Добровольческая армия торжественно вошла в Киев. Впереди казаки, за ними пехота во главе с офицерами в погонах, затем важные генералы в колясках, наконец, кареты и старомодные помещичьи экипажи с семьями и багажом господ офицеров. Сзади тянулись подводы с солдатскими сундучками. На улицы высыпала расфранченная нарядная публика. В церквах звонили колокола. Всюду благовест, цветы, флаги, впечатление светлого праздника.

Приход добровольцев рассеял еще одну иллюзию. Евреи с надеждой ждали прихода Добровольческой армии. Они надеялись на прекращение реквизиций и конфискаций «излишков», отмену военных постоев и т.п. Но вступление Добровольческой армии в Киев началось с погромов. 1 сентября в 2 часа дня по Крещатику провезли на извозчиках группу избитых и истерзанных евреев. Так начались погромы – неотъемлемая, органическая черта быта и операций Добровольческой армии.

Из сцен этого дня помню вторжение толпы в анатомический театр, в морг, куда на телегах свезли подобранные на улицах трупы. В большом зале морга один на другом, как бревна, у стены были навалены массы полуразложившихся голых трупов. Трупный запах ощущался не только в морге, но и в соседних кварталах. Среди трупов было много действительно расстрелянных в чрезвычайке (характерный признак – револьверная пуля в затылок) и много «случайно убитых» в эти дни. Во всех этих смертях черносотенные шептуны и ораторы обвиняли евреев, то есть, большевиков, поскольку для добровольцев, как и для петлюровцев, слова «большевик» и «еврей» были синонимами.

С утра 1 сентября началось и продолжалось несколько дней паломничество в Липки, в помещения, где были Чека – в дома на Екатерининской и Левашевской улицах, где раньше жили убитый немецкий фельдмаршал Эйхгорн и гетман Скоропадский. Кроме того, ЧК занимала даже дома на Институтской ул. (дом генерал-губернатора, где помещалась Всеукраинская Чрезвычайная Комиссия), на Елизаветинской ул. (Особый отдел), на Садовой 15.

Помещения чрезвычаек были открыты для осмотра. Люди, не попавшие внутрь, висели на заборах, заглядывали в щели.

Неистребимое человеческое гнусное любопытство и страсть историка сохранить в виде личных свидетельств характерные черты эпохи, в которой я жил, привели меня в Липки.

Я увидел, что дома, где помещались различные чрезвычайки (Вучека, Губчека, Особый отдел, Транспортный отдел и пр.) были превращены в застенки. В комнатах – хаос, полы покрыты грудой разорванных бумаг и обломками мебели, на полах и стенах пятна крови и куски мозга. В подвалах – лужи крови и куски мозга, разбитые бутылки, куча окурков. В саду на Садовой улице № 5 были выкопаны свежие, едва прикрытые землей обнаженные трупы расстрелянных накануне ухода большевиков из Киева 127 жертв. Конюшня этой усадьбы была прев ращена в лобное место, о чем свидетельствовал специально устроенный сток для крови.

Среди выкопанных из общей могилы трупов люди искали останки своих родственников. Плач, стоны и вопли не поддавались описанию. Все это разнеслось по городу, всюду крик и слезы. Фотографы-профессионалы и любители, в том числе иностранцы, запечатлели эти картины во многих снимках, которые на следующий день расклеили по разным улицам. В первую неделю сентября царила юдофобская истерия, создалась атмосфера неминуемого погрома.

Однако в самом Киеве большого общегородского стихийного погрома не произошло, повидимому, потому, что представители иностранных держав, находившиеся при Добрармии, в частности Англии и Франции, наложили на такой погром свое вето. Но «тихий погром» шел весь сентябрь. На улицах мои знакомые и друзья не раз видели, как группы казаков избивали неосторожно выходивших на улицу евреев и волокли куда-то либо избитых, либо окровавленные трупы. Газеты ежедневно сообщали, что найдены 60-70 трупов «неизвестно кем и когда убитых евреев». В городе евреи не появлялись.

В Киеве особенно пострадали окраины с густым еврейским населением – Шулявка, Демиевка, Подол и др., где на улицах ежедневно происходили десятки кровавых расправ, где по ночам врывались в квартиры, грабили и убивали евреев. В дачных местностях вокруг Киева евреи были уже погромлены. В дачных поездах можно было слышать, как крестьяне, везшие на базар в Киев молоко, овощи и фрукты, и дачники с удовольствием рассказывали о кровавых расправах над «жидами». В пассажирских поездах проверяли «подозрительных», заставляя их читать наизусть «Отче наш» и «Верую», произносить слова на "р". Не выдержавших экзамен истязали и выбрасывали на полном ходу поезда из вагонов. На подъездных путях к Киеву пассажиры видели сотни трупов, валяющихся у железнодорожного полотна.

С первого сентября на улицах Киева начались самосуды. Толпы женщин с нашейными крестиками поверх одежды (любопытная деталь, свидетельствующая, что эти «самосуды» были запланированы заранее!) набрасывались на евреев и евреек, обвиняя их в том, что они коммунисты, что они работали в советских учреждениях и помогали большевикам. Стоило кому-нибудь на улице указать на прохожего – «чекист», «коммунист», как толпа бросалась на него и била смертным боем: били молча, остервенело, кулаками и палками, топтали ногами, кололи зонтиками глаза. Я был свидетелем двух таких самосудов. На Прорезной улице какой-то франтоватый «пшют» средних лет, несомненный альфонс, иронически поздравил нарочито громким голосом своего знакомого: «С успешной службой у большевиков: вы так много сделали для них!» Несчастный был растерзан толпою.

Другой доносчик заявил своему знакомому: «Почему вы не уехали в Совдепию с вашими друзьями-большевиками?» Этого было достаточно: толпа бросилась на жертву и прикончила ее.

Таких самосудов на улицах в эти дни было множество. Волна кровавых самосудов достигла таких размеров, что газета «Киевская жизнь» (№ 5) принуждена была напечатать статью «Довольно самосудов», ссылаясь на несколько «судебных ошибок» уличного суда.

Газеты подогревали ярость киевлян, печатая сенсационные разоблачения об ужасах чрезвычайки, о застенках ЧК на Садовой, Пушкинской, Фундуклеевской и др. улицах. Писали и говорили о пытках, истязаниях и казнях. Казней было много, и все по одному шаблону: убиваемых укладывали плашмя на полу и под гул мотора грузовика стреляли в затылки. Одежду затем снимали и делили между собой. Трупы хоронили в общей яме. Газеты ежедневно печатали материалы о расстрелах и допросах в чрезвычайке. Большое впечатление на киевлян оказывали траурные объявления в газетах о панихидах «по убиенным».

Конечно, дело не обошлось без грабежей, и притом не только евреев. Солдаты Добровольческой армии бродили ночью по улицам, стучась в дома, производили обыски, грабили жителей. 42-й якутский полк специализировался на домах по Тарасовской улице (я жил на этой улице в гимназические годы). Другие полки грабили в более отдаленных районах Киева, грабили православных русских и украинцев. Грабежи проходили совершенно безнаказанно.