Из Шуры, в сопровождении князя Аргутинского, князь Воронцов решился объехать большую часть Дагестана, чтобы ознакомиться с этим совершенно новым для него краем. Я был, к крайнему моему удовольствию, назначен сопровождать его. Наскоро купив верховую и вьючную лошадь, я собрался в путь и, под конвоем расположенных отрядов войск и милиции, мы выступили в Мехтулинское ханство; первый ночлег имели в Акуше – в селении Оглы. Дорогой мы остановились в селении большой Дженкутай, где в первый раз удалось мне видеть вдову последнего Мехтулинского хана Ахмета, известную Нох-Бикэ. Она принимала князя Воронцова в своем дворце, т.е. сакле более обширной других, с огромным двором, обнесенным стенами и башнями. Она была женщина лет 35 с весьма выразительными чертами лица, носящими остатки прежней замечательной ее красоты. Она отличалась весьма решительным характером и проницательным умом, что она и доказывала во всех трудных положениях своей жизни. Она, я думаю, сознательно была предана нашим интересам, понимая, что только в русской силе она может найти опору для себя и малолетних детей своих. У ней было два маленьких сына, весьма милых детей, которые тут же были представлены князю. Из них старший Ибрагим (впоследствии полковник и флигель-адъютант) далеко не оправдал возлагаемых на него надежд. Вообще, сколько мне удалось заметить, эта особенность азиатцев проявлялась почти во всех виденных мною случаях: доколе они сохраняют свою мусульманскую или азиатскую самостоятельность, они обладают, при всех недостатках и пороках своих, исключательными достоинствами и качествами, которыми только нужно уметь воспользоваться, равно как их слабостями, в пользу интересов наших. Но как только азиатцем усваиваются пороки и наружные формы цивилизации, он утрачивает, за недостатком подготовительной почвы, всю первобытную энергию, теряет всякое значение между мусульманами и далеко не оправдывает все, чего, при его индивидуальных способностях, можно бы было от него ожидать. Это какие-то бесцветные личности, тяготящиеся своим двуличным положением. Отставшие от своих, не приставшие к нам, не могущие внушать к себе доверия ни русским, ни мусульманам, они являют пример жалкого растения, увядающего на чуждой для него почве. Мне кажется, что мусульманин известного общественного положения, усвоивши себе сознательно европейские понятия, никогда не должен оставаться в том крае, где связывают его все предания прежнего исключительно мусульманского значения его предков.
Свободное копирование
