Март-апрель 1917 года были медовыми месяцами революции. Киев – да и все города России – превратился в площадку для митингов. Митинг был сплошным. Он начинался с раннего утра и продолжался до поздней ночи. В нем принимали участие все желающие. Местом митинга были городские сады и парки, бульвары и площади. Солдаты прекратили строевые и учебные занятия и захватили сады. Киевский поэт Николай Ушаков отметил это завоевание садов солдатами в своем стихотворении:
Солдаты, солдаты, солдаты
Гуляют в саду городском…
Ораторы один за другим поднимались на трибуну – это обычно была скамейка, стол, подножие памятника: памятники Николая I и Александра II прекрасно пригодились для этой цели. Аудитория менялась, люди приходили и уходили. Каждый хотел сказать свое слово. Но свободы слова, провозглашенной Временным правительством, все же не получилось. Солдаты, толпившиеся на этом перманентном всероссийском митинге, слушали только то, что им хотелось слушать, а именно скорейший мир во что бы то ни стало и раздел помещичьих земель. Ораторов, призывавших продолжать войну для защиты свободы и демократии в России против германского империализма или говоривших о необходимости созыва Учредительного собрания и компенсации, хотя бы частичной, помещикам за конфискацию земли, встречали криками «долой» и сгоняли с трибуны.
Сравнительная близость фронта заставляла уделить войне и армии максимум внимания и заботы.
Для армии революция явилась полной неожиданностью. Войска были ошеломлены быстротой и легкостью совершившегося переворота. Но свобода подействовала на темную малограмотную и неграмотную массу одуряющим образом. Солдаты встретили переворот прежде всего как «освобождение от офицерского гнета», т.е. от дисциплины.
Офицеры, приезжавшие в марте-апреле 1917 г. с Юго-Западного фронта, говорили о разложении армии:
«все устали воевать». Лозунг «Мир без аннексий и контрибуций» преломился в сознании темной солдатской массы прежде всего как возможность отказа от всяких наступательных операций. Солдаты соглашались лишь держать оборону, угрожая оружием всем, кто попробует гнать их в наступление: «Штык против немцев, приклад против внутреннего врага», а внутренним врагом солдатская масса считала Временное правительство, призывавшее к продолжению войны. Уже в апреле солдаты угрожали прогнать Временное правительство, если оно не будет слушаться Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов. Солдаты, не стесняясь, заявляли офицерам: «Раз говорят „мир без аннексий и контрибуций“ – для чего же нам теперь жертвовать своей жизнью?» Прибывающие на фронт из тыла пополнения отказывались брать оружие – «Зачем оно нам, мы воевать не собираемся».
Солдаты резерва под самыми различными предлогами отказывались сменять части, находившиеся в окопах: «плохая погода», «не все ещё успели помыться в бане», «мы уже были два года тому назад в окопах на Пасху». Приказ о переводе батареи с одной позиции на другую встретил на этом участке фронта сопротивление со стороны солдат пехоты: «Вы ослабляете нас, значит, вы изменники».
Мой гимназический товарищ выпуска 1912 года, в 1917 году – штабс-капитан одного из пехотных полков на Юго-Западном фронте, рассказал мне о красочной встрече солдат его полка с командующим Юго-Западного фронта генералом Брусиловым. Полк, в котором служил мой товарищ, получил приказ подготовиться к наступлению, чтобы захватить одну высоту. Солдаты заявили командиру полка, что наступления не будет, а они собираются уйти с фронта и разойтись по домам. Уговаривать полк приехал сам Брусилов. Он долго беседовал с солдатами и просил в конце концов дать ответ – будут ли они наступать и занимать высоту. Солдаты заявили, что дадут ответ письменно, и через несколько минут выставили перед Брусиловым плакат с надписью: «Мир во что бы то ни стало! Долой войну!» Брусилов не удовлетворился этим ответом. Тогда какой-то солдат заявил: «Сказано – без аннексий и контрибуций, зачем же нам эта гора?» Брусилов ответил:
«Мне эта гора тоже не нужна, но надо бить противника, занявшего эту гору».
Наступать полк все-таки отказался, но дал слово удержать позиции: «Неприятель у нас хороший, – говорили солдаты, – он сказал нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей. Зачем же нам калечиться?» «Нам не надо немецкой земли, а до нас немцы не дойдут».
Все окопные работы были прекращены, так как «война скоро окончится». Солдаты разбирали в окопах обшивку из бревен и досок, выдергивали колья из проволочных заграждений для того, чтобы достать дерево на топливо. Они отказывались чинить дороги, что делало подвоз продовольствия к передовым позициям невозможным. Солдаты отказывались от каких-либо строевых учений, так как накануне мира они не нужны и бесполезны.
Приезжавшие с Юго-Западного фронта офицеры и врачи рассказывали, что солдаты потеряли всякое чувство доверия и уважения к правительству и офицерам. Они требовали удаления из армии кадровых офицеров как «приверженцев старого режима». Солдаты боялись, что эти лучшие в боевом отношении офицеры сумеют заставить их пойти в наступление. Неповиновение приказам офицеров, аресты и убийства офицеров (в офицерские землянки бросали ручные гранаты), самовольная смена солдатами командиров, отказ солдат принять вновь назначенных командиров – вот наиболее характерные черты отношения солдат к офицерам в марте-апреле 1917 года.
Стремление солдатской массы возможно скорее окончить войну выражалось в отказе воинских частей от выполнения боевых приказов о смене других воинских частей с позиций, в требованиях об отводе частей в тыл под угрозой оставить к определенному сроку позиции, в самовольном оставлении позиций, в братании с противником, в дезертирстве (с марта 1917 г. по октябрь 1917 г. ушло в тыл – самовольно или под разными предлогами – около 2 млн. солдат, и больше 2 млн. солдат сдалось в плен), в отказе солдат запасных полков в тылу под самыми различными предлогами идти на фронт (только 50% пополнений, посланных из тыла, доходили до фронта). Повальный уход в тыл был стихийной демобилизацией армии.
Свободное копирование
