29 июня 1876. года. Вторник
Много нового испытал я за несколько последних дней. Перечислять подробно - значит исписать три таких тетради, как эта, поэтому я не скажу ничего о моих прошлых впечатлениях и перейду к настоящему.
Сегодня Петров день, именины Петра Васильевича. Несмотря на то, что он теперь в Польше, в городе Плойке, его жена, Раиса Алексеевна, задумала справлять этот день. К обеду были позваны соседи - Охочинские, а на кухне угощалась целая ватага мужиков и баб. Удручающая картина: мужики и молодые девушки держали себя сравнительно прилично, а бабы - это верх безобразия.
Сначала все шло порядочно, но к обеду, когда все перепились и начали во все горло голосить песни, в кухню лучше бы было и не заходить, так грустно было смотреть на пьяных крестьянок.
Особенно скверное впечатление произвела на меня одна баба, по имени Ульяна. Попозже, часов в восемь, когда гости разошлись и только на кухне остались двое-трое мужиков с женами, я зашел туда и что же увидел? На кресле сидела Раиса Алексеевна и спокойно курила; в ногах у нее, с рюмкой водки в руке, валялась Ульяна, лепеча почти совсем неповинующимся ей языком: "Ты для меня дороже всего, тебе - сто рублей за улей цена, ты так... Такая барынька, благодетельница, что мне следует тебе ноги мыть да воду пить", - и она принималась покрывать безумными поцелуями руки и ноги Раисы Алексеевны.
Мне было гадко видеть такое уподобление человека - животному, но я молчал, даже не молчал, а глядел вызывающим образом на "барыньку" Раису Алексеевну, как-то невольно вторил ее беспечному смеху, несмотря на то, что в душе я вовсе не смеялся.
Через несколько минут, когда Ульяна выдумала и передо мною ползать на коленях, доказывая, что она мной "довольна", мне сделалось противно, и я поспешил уйти.
Потом мне пришлось опять зачем-то сходить в кухню, гляжу - на полу, растянувшись, лежит Ульяна, с прикрытой какою-то тряпкой грязной, косматой головой!!!
Вскоре дурное впечатление, произведенное на меня Ульяной, изгладилось совершенно: причиной этому - теплая летняя ночь. Садясь за чайный стол, я услышал, как на соседней мызе коверкали великолепную малороссийскую песню "Ганзя". Под предлогом, что надо дать простыть чаю, я схватил шляпу и скрипку и выбежал на балкон. На глазах блестели слезы восторга, я весь увлекся своей игрой, а вокруг будто слушала меня темная ночь, которая была обворожительно хороша. Дремлющая Тигода, полукруг полей, зубчатые вершины Белой Рощи, мирные избы Милаевки. Все это было одето беззвездным, темным покровом. Луна, как растопленный золотой круг, сквозила через зелень кленов и дубов и вдруг скрылась за облаком, позолотя его края. Пришел Болеслав Иванович, и мы долго пели и играли, нарушая покой и затишье летней ночи!..
Свободное копирование
