На вооружении пехоты - винтовки образца 1898/1913 года (знаменитые в свое время трехлинейки Мосина), авиация - истребители И-16 с фюзеляжем, цельноклеенным из березового шпона, со скоростью 450-500 км/час против цельнометаллических Ме-109, имеющих скорость до 700 км/час, «летающие гробы» тяжелые бомбардировщики ТБ-3, скорость полета которых 180 км/час, танки Т-26, броню которых, по рассказам прибывавших с поля боя раненых, пробивали крупнокалиберные пулеметы. Новейшие быстроходные БТ-6, Т-34 и КВ могли бы быть успешно противопоставлены немецким, если бы их было побольше…., артиллерия, качественно не уступавшая немецкой, но на тихоходной тракторной тяге. Большая часть вооружения, как говорили прибывавшие с фронта, была потеряна в первые же дни войны близ новой границы. Армия, обезоруженная технически, была обезглавлена довоенными чистками. Не говоря уже о наиболее образованных маршалах Тухачевском и Егорове, были уничтожены почти все командующие армиями и командиры корпусов, большинство командиров дивизий и полков. В результате, всего за три с небольшим месяца линия фронта откатилась от Вислы до Москвы и Ростова. Это было похоже на настоящий разгром, в чем немцы были уверены, и эта их убежденность в уже достигнутой победе, на мой взгляд, явилась источником их последующего поражения.
Город готовился к предстоящей обороне. Улицы перегораживались баррикадами, подвалы домов оборудовались под убежища (окна закрывались мешками песком, настилались полы и устраивались нары). Во дворах рылись траншеи и щели. В подвале нашего трехэтажного дома была котельная с котлом парового отопления. Этот подвал был оборудован под коллективное убежище. Туда мы спускались во время воздушных тревог, участившихся в августе-сентябре.
Официально эвакуация не была объявлена, но некоторые предприятия закрывались, их оборудование грузилось в вагоны и отправлялось куда-то на Восток. Через город тянулись колонны беженцев на конных повозках, на телегах, запряженных волами. Шли пешком утомленные дальней дорогой, удрученные люди. Большинство – евреи, составлявшие значительную часть населения восточной Польши и Белоруссии. В обход города гнали колхозный скот – большие стада коров и овец.
Эвакуировался и техникум. В конце сентября личный состав техникума выехал сначала в Георгиевск, затем в Баку, где был объединен с Бакинским Авиационным техникумом. Как позднее выяснилось, уехали далеко не все, менее половины студентов и преподавателей. Занятия в техникуме прервались, но продолжали работать мастерские, выполняя заказы военных. Из числа преподавателей и студентов, оставшихся в городе была составлена дружина, которая под командой командира военрука техникума – пожилого отставного полковника авиации (на петлицах гимнастерки остались следы от четырех «шпал») выполняла ночные дежурства на территории и в зданиях. Периодически и я ходил дежурить, наблюдая с крыши за дуэлями городских средств ПВО с немецкими самолетами, которые облетали город, но бомбили его мало, лишь изредка «роняя» несколько бомб. Воздушные тревоги ночью объявлялись почти ежечасно, сопровождаясь стрельбой зенитных батарей и эрликонов. Казалось, что, освещенные перекрещивающимися лучами прожекторов и сплошным ковром разрывов снарядов, самолеты должны быть сбиты, но они почему-то оставались невредимыми. Запомнилось, что при каждом таком налете немецкой авиации с земли взлетали сигнальные ракеты, указывающие цели.
Уехала и артиллерийская спецшкола и с ней мой друг Олег, с которым мне более не пришлось встретиться. Впоследствии доходили слухи, что учащихся старших классов спецшколы срочно переаттестовали в младших командиров, навесили им по два треугольника в петлицы (командир отделения, в дальнейшем - младший сержант) и отправили на фронт командирами расчетов противотанковых пушек, где большинство их погибло (45-милиметровые противотанковые пушки обычно выдвигались на передний край обороны в боевые порядки пехоты для стрельбы прямой наводкой; уцелеть при отражении танковой атаки почти не было шансов).
По вечерам у нас собирались соседи: многочисленная еврейская семья Райкиных, занимавшая несколько комнат на нашем этаже, и армянская семья Михаила Ивановича Попова (его фамилия по-армянски читается «Бабаян»), интеллигентного армянина - бывшего владельца дома, в котором до революции помещались меблированные комнаты. В дискуссиях о положении в тылу и на фронте, все приходили к выводу о том, что война уже проиграна. Однако, не следует доверять официальной пропаганде о, якобы, чинимых немцами зверствах. Они - цивилизованный европейский народ, принесший миру огромные культурные и научные достижения. Немецкая философия составляет значительную часть мировой гуманитарной культуры, что никак не может быть совмещено с приписываемым им варварством. Их огромное превосходство над Красной Армией в тактике, технике и вооружении так же свидетельствует об этом. Так же, как и соседи, Файкины, считая, что война безусловно уже проиграна, решили остаться в городе, если он будет захвачен. Я же, напротив, был убежден, что немцы не смогут победить в войне. Даже если Красная Армия будет окончательно разбита и откатится до Урала, немцам не удастся удержать захваченную огромную территорию, Для этого им просто не хватит войск. Райкины, все же уехали вместе с Автодорожным техникумом, в котором работал преподавателем глава семьи Марк Моисеевич.
Мне очень не хотелось оставаться, но меня не отпускали, да и я не проявил настойчивости, не считая возможным оставить семью, которая кормила и одевала меня несколько лет.
Оккупация
Уже к середине октября наступили небывалые в тех местах морозы. В Ростове, где обычно зимой снег держался не более двух-трех дней и стаивал, образуя на улицах и тротуарах мокрую кашу, такие низкие температуры не отмечались за все годы метеорологических наблюдений. Замерз Дон, никогда ранее не замерзавший. Через город сплошной колонной потянулись отступающие войска, обозы, беженцы. Звуки артиллерийской канонады приблизились настолько, что можно было разобрать отдельные выстрелы и разрывы снарядов. Фронт приблизился к окраине города, стали доноситься звуки пулеметных и автоматных очередей.
Магазины и продовольственные склады открыли, разрешив разбирать все, что там еще оставалось. В течение одного-двух дней все было разграблено. Помню комичную картину: сгорбленная старушка катит перед собой, не имея сил нести, круг сыра.
Настала ночь, когда автоматная и винтовочная стрельба, взрывы гранат и мин покатились по улицам города. Эту ночь все население нашего дома провело в котельной. В паровом котле, спустив из него воду, жгли топку, чтобы не замерзнуть, благо запасов угля было достаточно. К утру все стихло. Началась оккупация.
Утром, не сказав ничего Файкиным, я через двор и черный ход вышел в город. Прошел по главной улице (ул. Энгельса, ранее называвшейся Садовой) до Буденновского (Таганрогского) проспекта, выходившего на понтонный разводной мост через Дон, разрушенный отступающими войсками. Перешел через широкий проспект, что оказалось очень рискованным - впервые услышал, как свистят пули. На проспекте - разбитые снарядами автомашины, окруженные трупами. На крутом спуске к Дону и на берегу горят дома и припортовые склады, от гостиницы Дон, стоявшей на набережной, остался лишь дымящийся скелет. Немцев мало: иногда проходят с деловым видом офицеры в серых шинелях с меховыми воротниками, фуражках с наушниками, проезжают бронированные автомобили с солдатами.
Возвращался домой боковыми улицами, на которых - следы ночной перестрелки, много трупов красноармейцев, есть и гражданские, в том числе дети...
Больше я таких вояжей не предпринимал. Мое кратковременное отсутствие осталось незамеченным.
Ночью начался интенсивный артиллерийский обстрел города с левого берега Дона. Наши во всю палили по городу, не различая целей, которые и невозможно было выделить среди плотной городской застройки. Так я впервые познакомился с боевой тактикой наших командиров: как только населенный пункт, будь то крупный город или маленькая деревушка, захватывался противником, он вместе с его жителями превращался в цель, подвергаемую безжалостной бомбардировке авиацией и обстрелу из всех видов оружия. Не принималось во внимание, что при этом жертвами становились местные жители в большей степени, чем захватившие населенный пункт вражеские войска.
День за днем мы проводили в подвале, изредка поднимаясь к себе на третий этаж, посмотреть, не пострадало ли что-нибудь при обстреле. Однако, Бог миловал: снаряды попадали в соседние дома, один из них загорелся и я помогал его тушить, но наш дом остался неуязвимым. Удивительно, но впоследствии, когда через Ростов дважды прокатился фронт и вокруг был разрушен почти весь квартал, наш дом опять уцелел. Немцы нас не трогали, и о том, что происходило в городе, не было известно. Один раз в парадную дверь, запертую на засов, раздался громкий стук. Открыли: стоят двое вооруженных автоматами явно нетрезвых солдат, требуют, чтобы их впустили. Поднялись на второй этаж в комнату женщины, открывшей им. Увидели патефон с пластинками, стали его заводить, потанцевали под патефонную музыку, затем, забрав патефон с пластинками и два куска мыла, удалились. С опаской ждали их повторного визита, но таковой не больше не повторился.
Так проходили день за днем под непрекращавшимся обстрелом, пока не случилось чудо: кто-то закричал через закрытое мешками подвальное окно: «Выходите, наши пришли!!».
Свободное копирование
