Однако, 12 октября я получил телеграмму директора департамента, извещавшего меня, что "высочайшее повеление последовало, и указ появится на днях", а потому, не теряя времени, выехал в Петербург.
О харьковском вице-губернаторе А. я имел понятие со времени студенчества. Он еще в университете пользовался незавидной славой, и, как это часто бывает, ему приходилось, в целях самосохранения и карьеры, выезжать на излюбленном коньке лиц с неблестящей репутацией, - на преувеличенно выказываемых чувствах беззаветной преданности престолу и на убеждениях поклонника "твердой власти" и "русского духа". Он был, очевидно, хорошо известен и министру, - харьковскому помещику, который немедленно после получения моей телеграммы приказал предложить А. перевод в другую губернию. Однако, судьба улыбнулась на время этому администратору излюбленного при Дворе типа, благодаря одному обстоятельству, ставшему известным в высоких сферах. Оказалось, что при отправке войск из Харькова на театр войны Д. распорядился положить соломы в солдатские вагоны, по поводу чего у него возникло какое-то столкновение с железнодорожным начальством, окончившееся его торжеством: он получил сначала камергера, а затем назначение губернатором в Томск, несмотря на возражения министра, доказывавшего о нежелательности такого назначения. Почерпнутые из верного источника сведения дают мне возможность привести подлинный ответ, выразивший надежду, что А., после назначения его на пост губернатора, изменится к лучшему, причем было упомянуто о подстилке соломы, как о факте, решающем вопрос в пользу избранного им кандидата. Известный погром в Томске, сопровождавшийся пожаром театра и гибелью множества людей, вызвал вскоре отставку А., а некоторые обнаруженные после его отъезда факты, по-видимому лишили его возможности вернуться на службу, по крайней мере до тех пор, пока общественному мнению будет придаваться у нас некоторое значение.
Приехав в Петербург, я застал министра в большом затруднении по поводу вопроса о замещении только что открывшейся губернаторской вакансии в Тверской губ., считавшейся особенно трудной по отношениям правительства с "крамольным" тверским земством, находившимся, как уже было упомянуто раньше, в исключительном положении. Провозглашенное в сентябре "доверие" не вязалось с представлением о назначенных правительством управах гармонировало с запрещением выдающимся гласными тверского земства участвовать в земских и дворянских собраниях. Для отмены январского высочайшего повеления, приостановившего нормальный ход земской жизни в губернии, надо было найти подходящие мотивы. Князь Мирский, после разговора со мной, нашел уместным отказаться от мысли о переводе меня в Харьков, возложив на меня задачу ехать управлять Тверской губернией и, ознакомившись с делом на месте, найти выход из запутанного положения, в котором очутились и правительство, и земство.
С моей стороны препятствий к такой перемене не было. Я рад был избавиться от Харькова, а отношения с земством меня, как бывшего земца, не пугали, Но препятствия нашлись вне министерства, как я узнал из переписки, возникшей по поводу моего назначения между Царским Селом и министром внутренних дел.
Свободное копирование
