Картофелины

Что снится голодному человеку – еда. Причем во сне она видится тебе на магазинной полке, затем перемещается в сумку, на кухонную плиту,  на обеденный стол, в подготовленную к еде тарелку. Ты уже взял ложку, и, в этот момент, тебя обязательно отвлекут каким то разговором, затянут время, и, наконец, ты просыпаешься. Инстинктивно стараешься не открывать глаза, чтобы начать есть приснившуюся пищу, но нет, явь неотвратима,  к еде даже не удалось прикоснуться. Но если бы только во сне. Мысли об еде сопровождают тебя  при всех твоих деяниях, каждую минуту твоего бодрствования. Это чувство сопровождало большую часть нашего населения всю войну, и первые послевоенные годы. И каждый это переживал  в своих условиях.

В нашем детском доме, называвшемся «Ленинградским», как видно из его

названия, все обитатели прошли через ленинградскую блокаду. Во время описываемого эпизода, летом 1942 года, мы находились в крупном селе Ярославской области, куда нас вывезли по последнему  льду Ладоги в конце марта 1942 году.  Даже если бы нас начали хорошо кормить, мы почувствовали бы сытость очень нескоро. Желание есть было не только физиологическое, мы жаждали пищи на подсознательном уровне.   Кормили нас по пайкам военного времени, и если для нас исчезла угроза голодной смерти, то чувство  голода продолжало нас сопровождать непрерывно. Мне, например, казалось, что если бы мне дали неограниченную возможность, я бы ел круглые сутки без перерыва. Это даже пугало меня. Я боялся, что когда-нибудь кончится война, еды будет вдоволь, но  кроме поедания пищи надо будет еще чем-то заниматься, учиться, работать, но у меня не будет для этого времени, потому что я буду непрерывно  есть, и люди надо мной  будут смеяться.

 В сельской местности появились некоторые возможности, для добычи дополнительной еды. Можно было собирать и есть молодые липовые почки, ковырять ствол березы и пить ее сок. Употребляли в пищу стебли сурепки, дикие лук и чеснок, а также другие съедобные травинки.  На полях, освободившихся от снега, находили прозимовавшую  в земле картошку, представляющую  бурую кашицу. Мы  изобретательно приготавливали из нее на костре  лепешки, или варили бурду неизвестного названия. Добыча этих незамысловатых съедобных яств, занимало много времени, но совершенно не насыщала наши изголодавшиеся желудки.

Однако в наших душах жила надежда на то, что впереди в июле, в августе и в сентябре  будет период сбора урожая. Конечно, его будут охранять, конечно, мы будем под строгим надзором воспитателей, но, надеялись мы, когда кругом будет идти поток овощей, что-нибудь отколется и нам. 

В мае нас стали водить на работу, которая в сельской местности была связана с прополкой колхозных посевов, окучиванием овощей, общипыванием пасынков на плантациях табака. В июне мы начали сгребать сено на приволжских заливных лугах. Но куда бы мы не ходили, ничего съестного раздобыть не могли. В лесах еще не созрели ягоды и не появились грибы. Все с большими надеждами мы ожидали созревания  любых лесных и полевых даров. Во второй половине июля некоторые хозяева стали подкапывать картошку. Она была мелкая как горох, но с каждым днем картофелины увеличивались в размерах. И вот  в этот самый период в моих руках оказались три картофелины, размером в голубиное яйцо каждое. Я  не помню, откуда они у меня взялись. Или подкопал на колхозном поле, или они были

кем-то просыпаны,  вероятней всего, попали они ко мне, незаконным способом. Для моей памяти более существенным  в этом эпизоде было развитие последовавших событий.

Картофелины лежали у меня в кармане, и передо мной стояла задача использовать эту удачу наиболее эффективно. Конечно, можно было съесть их в сыром виде, это в те времена было нормально. Но мне захотелось достичь высшего кайфа -  вкусить молодой вареной горячей картошки. Для этого нужно было решить несколько сложнейших задач. Во-первых, нужно было ее сварить. Долго

пришлось уговаривать нашу уборщицу, тетю Олю, помочь мне в этом. Наконец она согласилась. Я ей отдал свою добычу. Она мне разрешила прийти к ней домой после девяти вечера, когда она будет топить плиту и готовить пищу для своей семьи, тогда она  отварит и мои картофелины. Вторую половину дня я провел в предвкушении, вечернего пиршества.

В девять вечера нас уложили спать, и нужно было выполнить вторую задачу, убежать из спальни за сваренной картошкой. Это вначале  тоже прошло успешно. Но когда  я пришел к тете Оле, картошка еще варилась. Через некоторое время она была готова и вручена мне. Прямо из кипятка я положил ее в карман брюк и побежал в наше здание. Картофелины жгли мне колено, но это была приятная боль. Я представлял, как сейчас залезу под одеяло и начну вкушать эту  пищу своей мечты.

И, вдруг, в коридоре я попадаю прямо в руки дежурного воспитателя. Вину мою измерить трудно – и незаконная добыча картошки, и нарушение режима, и отсутствие на месте. Начинаются вопросы, отвечать нечего, молчу как партизан на допросе. Задается самый острый вопрос, что у тебя в кармане? Опять молчу. Воспитательница запускает туда руку и достает все три картофелины. Преступление мое раскрыто. Она мне заявляет, - «иди в спальню, разговор с тобой будет продолжен завтра». Убитый горем, крушением надежд на получение удовольствия от поедания вкусной картошки, иду в спальню. Помимо воли текут слезы. Издалека гневно кричу своей обидчице – «Объешься и подавись!» Валюсь в кровать, не в силах сдержать рыдания.

Прошли годы, я повзрослел, надеюсь, несколько поумнел. И с  высоты своей взрослости, я жалею не себя, а эту несчастную воспитательницу. Это была молодая красивая женщина, которая выполняла свои обязанности. А обязанности были непростые. В нашем возрасте, без родителей мы были далеко не ангелочки и могли отмочить все что угодно. За нами нужно было  следить, и проявлять при этом соответствующую строгость. Я не сомневаюсь в порядочности этой воспитательницы, что в дальнейшем и подтвердилось. Но в данном случае она оказалась в незавидном положении. С одной стороны она пресекла явное нарушение дисциплины и наказала виновника. С другой стороны, будучи доброй женщиной, она прекрасно понимала, что перед ней голодные, пережившие блокаду, сироты, и она у одного из них вырвала буквально изо рта три маленьких картофелины, которые теперь и в прямом и в переносном смысле жгли ей руки. 

Отнести и сдать их на кухню – смешно. Кухня была уже закрыта, и ей пришлось бы хранить изъятую улику до утра. Выбросить на помойку, нехорошо, она сама жила

впроголодь со своей семьей и понимала цену пищи.  Уверен, что намерения съесть эти картофелины у нее не возникло ни на минуту. Конечно же, очень больно уязвил ее мой оскорбительный выкрик. И вот в одном здании ходит  взволнованная женщина, не знающая как поступить, и плачущий от обиды и голода мальчишка.

Мои всхлипывания услышали  мои приятели. Стали спрашивать, в чем дело.

Я сквозь слезы  стал им все объяснять. И вдруг открывается дверь спальни, входит она. Все притворяются спящими. Молча проходит мимо всех кроватей,  подходит к моей, и прямо перед моими глазами на подушку легли эти злополучные картофелины. Так же тихо, как она вошла, так она и вышла из спальни.         

Ребята сразу поняли, что произошло. Прибежали  к моей кровати, и мне пришлось  разделить свою добычу на десять порций. Сыт никто не был. Я даже то, что мне осталось, съел со слезами пополам. Мои надежды на смакование вкуса горячей молодой картошки не сбылись. Прошло несколько недель, на всех, окружающих нас полях, созрел урожай, и мы, раздобыв картошку, и еще более дефицитные спички, уходили в лес и пекли ее на кострах. Это почти на два месяца  скрашивало  нашу непрекращающуюся потребность в еде.    

Вспомнился этот эпизод через много, много лет, в сытые послевоенные годы. В новостройках мальчишки разводили костры на пустырях. Очевидно, им   захотелось почувствовать, вычитанную в книгах или услышанную в рассказах взрослых, романтику печеной на костре картошки. Они забежали в овощной магазин, где  я находился в это время, и стали собирать рассыпанные по полу картофелины. Продавец, мужчина в возрасте поколения военного лихолетья, крикнул им грубо – «это что за безобразие!». Но, вдруг он спохватился,  мгновенно изменил свой тон и сказал мальчишкам  добрым и приветливым голосом  –  берите, берите ребята, сколько хотите. Думаю, что в памяти этого человека, промелькнули воспоминания голодных военных лет, когда он сам был в возрасте этих мальчишек.