Медленно подвигаясь вперед, мы достигли Москвы только на рассвете.
Едва поезд успел подойти к пассажирской платформе Николаевского вокзала, как мне доложили о несчастном случае: один матрос пошел в город, но недалеко от вокзала, на мосту, вследствие неосторожного обращения у него взорвалась ручная граната и он был разорван на куски. Мы были искренне огорчены этой первой случайной жертвой на улицах Москвы.
На вокзале залы первого и второго классов были переполнены народом. Занятыми оказались не только все столики, но даже в проходах и вдоль стен прямо на полу сидели и лежали многочисленные пассажиры. В буфете каждый стул имел свою очередь кандидатов, стремившихся тотчас занять освободившееся место.
Я подсел к столику, за которым расположились Еремеев, Вегер и Потапов. Потребовал себе чаю, и старорежимный официант проворно скрылся за прилавком, на котором красовались огромные розовые окорока ветчины. По всему было видно -- и жирные окорока это безмолвно подтверждали, -- что нормальная жизнь Москвы вступает в свою колею. Только обилие пассажиров, вынужденных в ожидании своего отъезда ночевать на вокзале, выдавало необычность положения.
Мне нужно было отправиться за инструкциями в Московский Военно-революционный комитет. Никаких средств передвижения в моем распоряжении не было. Пришлось идти пешком.
На Мясницкой бросились в глаза следы пуль, изрешетивших стены и окна домов. Еще большую картину разрушения представлял собой "Метрополь". Там виднелись следы меткого попадания снарядов, были выбиты рамы, снесены карнизы, повреждены наружные мозаичные украшения. Проходившие мимо москвичи охотно пояснили мне, что во время минувших боев здесь засели юнкера, которых пришлось "разносить" из орудий.
В Военно-революционном комитете, помещавшемся в здании Московского Совета, мне прежде всего попался на глаза В. П. Ногин. Он разговаривал с посетителями в большой и светлой канцелярии, одновременно служившей и приемной. В комнате заседаний комитета находился Г. И. Ломов (Оппоков). Ему непрестанно приходилось выбегать в соседнюю канцелярию, чтобы отдать для переписки на машинке ту или иную заготовленную им бумажку. Я вынес впечатление, что в Москве он проводил работу, аналогичную той, которую в Питере в первые дни революции нес на себе В. А. Антонов-Овсеенко.
Тов. Ломов имел крайне утомленный вид. На его лице явственно запечатлелись следы бессонных ночей. Однако все дела в его руках спорились. Он выполнял их быстро и аккуратно.
Тов. Ломов без всякой задержки выдал мне все нужные документы, и я направился на Пречистенку, в штаб Московского военного округа. В кабинет Муралова меня провели вне очереди.
-- А, здравствуйте, -- приветливо встретил он меня. -- Вы, стало быть, Раскольников-Рошаль?
Мне пришлось дать пояснения, что я только Раскольников, а Рошаль -- это мой большой друг, с которым мы вместе работали в Кронштадте и в одинаковой мере подвергались неистовой травле буржуазной печати, сделавшей из нас братьев-близнецов.
Н. И. Муралов выразил радость по поводу приезда нашего отряда. Знакомя меня с политическим положением, создавшимся в Москве, он указал, что, несмотря на победу советских войск, в городе еще осталось много враждебных революции элементов и не исключена возможность новой вспышки белогвардейского восстания или, что еще вероятнее, хулиганского погрома. Мы условились, что вечером пойдем на заседание Военно-революционного комитета, чтобы наметить дальнейшие задачи нашего отряда.
При выходе из кабинета командующего войсками округа я встретился с А. Я. Аросевым, ближайшим помощником Муралова. Я знал его еще по Апрельской партийной конференции и по Кронштадту, куда он приезжал незадолго до июльских дней. Он взял меня под руку и повел к себе. В его приемной стояла еще более длинная очередь просителей, чем у Муралова. Большинство составляли бывшие офицеры. Они приходили сюда за новыми советскими документами, за письменным разрешением на право ношения оружия или с просьбой об отпуске.
Кроме тов. Аросева, выполнявшего техническую штабную работу, ближайшими помощниками Н. И. Муралова являлись -- по политической части -- старый партийный работник тов. Мандельштам (Одиссей) и по войсковым передвижениям -- молодой офицер, левый эсер Владимирский. Для отдельных поручений Муралов использовал тов. Чиколини.
Свободное копирование
