Во время лекции в цирке "Модерн" 20 октября я сильно простудился и слег в постель.
-- Поздравляю, революция началась! Зимний дворец взят, и весь Петроград в наших руках, -- объявил мне утром 26 октября один из товарищей, входя в мою комнату.
Я тотчас вскочил на ноги, мысленно послал к черту лечение и устремился в Смольный. Главный штаб пролетарской революции был многолюден, как никогда. Несмотря на упоение первыми победами, все участники Октябрьского переворота чувствовали, что предстоит еще тяжелая борьба. Керенский бежал на фронт, и, конечно, он постарается мобилизовать на удушение революции полки, оторванные от ее бурного кипения. Можно ожидать и белогвардейской попытки восстания изнутри.
Поэтому всем революционерам, способным владеть оружием, приходилось быть начеку. Смольный был превращен в боевой лагерь. Снаружи, у колоннады, -- пушки. Возле них -- пулеметы. Пулемет -- и внутри, с дулом, направленным в проходную дверь. Почти на каждой площадке все те же "максимы".
И по всем коридорам не тот ищущий, надоедливый, плетущийся шаг просителей, к которому привыкли стены Смольного, а быстрая, громкая, веселая поступь солдат и рабочих, матросов и агитаторов. Волны революционного прибоя вливались в широкое устье подъезда, дробились по этажам, разбегались направо и налево, рассачивались по сотням комнат. Получив здесь нужную справку или инструкцию, связавшись по телефону с соседним революционно-боевым участком, люди опять возвращались в общее русло и, помахивая невысохшими, на лету подписанными мандатами, хлопая ни на минуту не закрывающейся дверью, перескакивая через три ступеньки мраморного крыльца, бросались на первую подвернувшуюся верховую лошадь, на подножку переполненного грузовика или на бархатное сиденье комфортабельного закрытого фиата, готового нести своих случайных в трепаные шинели и кожаные куртки одетых пассажиров по покрытым жидкой грязью улицам в любой конец пролетарской столицы.