Но в первые дни Февральская революция развертывалась в Кронштадте в бурных формах. Высшие административные власти своей трусливой нерешимостью, колебаниями между старым и новым лишь обострили положение, подлили масла в огонь. Они не верили в успех революции, не признавали ее бесповоротность, втайне надеялись на контрреволюцию и предпочитали отмалчиваться, внешне храня верность старому режиму.
Днем 28 февраля главный командир порта адмирал Вирен и комендант крепости адмирал Курош пригласили на совещание представителей офицерства флота и гарнизона. Перед собравшимися был поставлен вопрос: можно ли рассчитывать на солдат и матросов в случае, если потребуется идти на усмирение революционного Петрограда? Большинство офицеров прямо заявили, что на это рассчитывать нельзя: матросы и солдаты сразу присоединятся к революционным войскам. Но и после этого ни Курош, ни Вирен не изменили своего поведения. Вместо открытого оповещения личного состава крепости о событиях, которые произошли в Петрограде, ими были применены новые меры стеснений. Семейные матросы, обычно уходившие на ночь домой, в этот день были отпущены только до 10 часов вечера.
Ночь на 29 февраля прошла в Кронштадте тревожно. Слышалась пальба, происходившая в Ораниенбауме. Тогда же были получены столичные газеты, из которых рабочие, матросы и солдаты узнали весь ход революционных событий. Во многих воинских частях вовсе не ложились спать, велись оживленные политические разговоры. Все были возбуждены.
Поздней ночью части одна за другой с оркестрами стали выходить на улицу и присоединять к себе остальных солдат и матросов. Одним из первых поднялся 1-й Балтийский флотский экипаж. Большое впечатление произвело присоединение к восставшим 2-го крепостного артиллерийского полка. Полк вышел на улицу в полном составе, со всеми офицерами. Командир полка нес в руках знамя, оркестр играл "Марсельезу".
Под утро толпа матросов подступила к дому главного командира порта и потребовала его к себе. Адмирал вышел, но вместо объяснений скомандовал: "Смирно!" Это было встречено бурным взрывом хохота. Сразу изменив тон, Вирен пригласил толпу следовать за ним на Якорную площадь, где обещал объявить все, что произошло в Петрограде. В ответ на это раздались возгласы: "Поздно!" К адмиралу подскочил матрос и сорвал с него погоны. Потом Вирена повели на Якорную площадь. По пути он стал каяться в своих грехах перед матросами, умолял пощадить. Не пощадили. Он был расстрелян.
Более мужественно, чем Вирен, умер адмирал Бутаков. Этот не унижался, цепляясь за жизнь.
По официальным сведениям, всего было убито 36 морских и сухопутных офицеров. Многих арестовали и препроводили в следственную тюрьму. В эту категорию попали опять-таки те, кто были не в меру суровы к команде или замечены в недобросовестном отношении к казенным деньгам.
Некоторые из них не умели держать себя и сами обостряли положение. Один офицер препровождался в следственную тюрьму, по дороге он начал браниться:
-- Погодите, мерзавцы, вот из Ораниенбаума придет пулеметный полк, так он с вас снимет шкуру.
Эти угрозы вывели из себя сопровождавших его матросов, и он был убит тут же на месте. Еще слишком была сильна неуверенность в завтрашнем дне...
В доме Голубева засели с пулеметами городовые и охранники. Пришлось привезти 6-дюймовую пушку и произвести выстрел, которым сорвало крышу и разрушило верхнюю часть здания. После этого охранники и городовые сдались. Шестеро из них были убиты, остальные восемь арестованы. Революционная сторона понесла семь жертв.
Свободное копирование
