На следующий день, 26 февраля, наше ротное помещение имело вид вооруженного лагеря. На конторках были разложены подсумки, повсюду стояли винтовки с примкнутыми к ним штыками. Начальство вооружило всех гардемаринов. Официально это мотивировалось необходимостью самозащиты на случай возможных нападений со стороны уголовных громил.
Я подошел к гардемаринам В. и Т., с которыми был наиболее дружен. Они дали мне категорическое заверение, что ни в коем случае не будут стрелять в толпу. По боевому расписанию их места были на улице, а я, как политически неблагонадежный, получил назначение на верхнюю площадку здания, то есть в самый глубокий тыл.
