Иван Неплюев. Записки - 131

 Октября 4 дня получил я от сына моего обрадовавшее меня даже до слез письмо, коим он меня известил, что ее величество, пекущаяся неусыпно о устроении непоколебимого благополучия отечества, сочетала брачным союзом любезнейшего своего сына, его императорское высочество, надежду российскую, с ее императорским высочеством великою княгинею Наталиею Алексеевною и что он, сын мой, всемилостивейше пожалован в Правительствующий Сенат в обер-прокуроры. Сколь я ни слаб был, однако ту ж самую минуту велел себя вести в домовую церковь и, собрав всех моих служителей, принесли благодарное наше с коленопреклонением молебное моление Господу Богу о здравии всемилостивейшей нашей государыни и о ниспослании Его святого благословения на сочетавшихся их высочеств: да утвердит, милуя Россию, Бог корень их во век веков. Сколь ни усилились мои болезненные припадки и сколь я уже был ни безнадежен о моей жизни, однако таковые известия наполняли меня радостию, что судил мне Господь Бог дождать сего в старости моей.

С сего времени начал я покойно приуготовлять себя к смерти; оставалось только мне в таком моем состоянии желать обнять в последнее сына моего и на его руках испустить дух мой, почему я и писал к нему письмо следующего содержания:

«Мой любезный сын Николай Иванович! Святость пророческих слов: дни лет наших яко семьдесят, аще же в силах — осемьдесят лет, как я и ныне себя чувствую, исполняется надо мною; се уже приближается век мой и к последнему назначенному времени жизни человеческой, а умножающаяся не токмо день от дня, но и час от часа слабость не только тела моего, но и памяти, предвещает разрушение храмины, в чем я и предаюсь судьбам Всевышнего; ожидаю смерти с должным повиновением и, поколику человеку возможно, спокойным духом; но Он зрит сердце мое и знает, чего еще в жизни моей желаю, а именно только того, чтоб мне еще прежде кончины обнять тебя в последнее и на твоих руках предать дух мой, и чтоб твои руки закрыли глаза мои; я знаю твою ко мне горячность, уверен о твоем всегдашнем послушании, а сие уже будет и в последнее: утешь меня, буде возможно. Командир твой и особенный благодетель князь Александр Алексеевич[1] в том тебе помочь может; буде же ты рассудишь, что по новости определения твоего к месту или за чем другим того сделать несходно, то и я предварительно в том с тобою и соглашаюсь, да и по настоящей совершенной распутице как тебе ехать! И так да будет милость Божия над тобою! Октября 17 числа 1773 году».

Сие письмо послано с Лаврентием Бархатовым; по возвращении того посланного и по получении с ним от сына моего письма узнал я о совершенной непроездимости пути и о том по его основательным причинам, что сыну моему ко мне проситься было не сходно, почему, лишась я сей надежды, остаюсь во ожидании смерти. Но признаться должно, что малейшее движение в моем покое предвещает мне вход Николая Ивановича; с ним одним отделяюсь я от должного в моем состоянии богомыслия, а прежде нежели потеряю совершенную память, то желаю отписать к нему еще и начинаю:

«Напрасно, мой любезный сын, надеждою себя ласкаешь увидеть меня живого; чувствую, что уже смерть моя приближается, к чему не столько болезненные припадки, как и лета меня определяют, — в рассуждении чего и печаль твоя должна быть умеренна, в чем я на твое благоразумие и надеюсь; да инако и воле Господней противно. Прежде нежели душа моя от тела разлучится, в должности нахожусь сказать тебе, Николай Иванович, в последнее: Сохраняй святую веру, вразумляй о той детей своих; исполняй же по возможности заповеди Господни. Он Всевышний есть источник всех благ небесных и земных, и веруяй в Него никогда не постыдится. Сохраняй в совершенстве верность твою к ее величеству и к учреждаемым от нее и чрез нее наследникам; наблюдай правду во всех твоих делах и поступках, хотя бы иногда и неприятное, что тебе за то понесть случилось; ведай, что Бог и ее величество правды твоея будут покровители: если не в это время, то после чрез них тебе откроется. Люби свое отечество, от коего весь род твой облагодетельствован был и потомки будут, и в защищении того пользы не щади не токмо благосостояния, но и жизни. Я по всей возможности сим шел путем, мой любезный сын, и ты всех лучше знаешь бывшие мне огорчения, сколь я их сносил терпеливо, и наконец Бог, владычествуяй всеми, возвал меня в такое состояние, какового только человеку при моих свойствах ожидать было возможно. Наконец скажу: умеряй свою вспыльчивость; она не токмо здоровью твоему вредна, но и познанию каждого дела в точном его виде препятствует; я знаю твое доброе сердце, знаю твои свойства, знаю ж и расположение души твоея и потому спокойнее умираю и скажу тебе еще в последнее: прости, Николай Иванович!

Прошу тебя по смерти моей исполнить все по моему завещанию. Вам, Аграфена Александровна, искренне всех благ желаю. Скажи пожалуй, Николай Иванович, при случае известному господину, что я пред ним никогда виноват не был, в чем и умираю и клянуся; буде ж он меня почитает виноватым, то прошу его Бога ради простить меня, а я ему как прежде, так и ныне всех благ истинно желаю. Дочери моей Анне Ивановне и детям ее и детям дочери моей Марьи Ивановны оставляю Божие и мое благословение, а Михаиле Куприяновичу[2] искренне всех благ желаю. Заключая ж сие, всем вам совокупно и деткам твоим, Ванюшке и Мите, преподаю отеческое благословение, а к Тебе, Отец щедрот и милосердия, обращаю мою молитву: сохрани их совершить течение сея жизни Тебе угодное в верности к нашей государыне и в пользу отечества. Еще прости, мой любезный сын Николай Иванович; мысленно тебя обнимаю, целую; да будет благодать Господня над тобою; когда любишь детей своих так, как я тебя, представляя мое теперешнее состояние, можешь себе и то представить, сколь горестна моя с тобою разлука, Творцом веленная и Его милосердием; и как мне на суд явиться должно, я наполнил свои мысли, но признаюсь и каюсь в том, что ты меня столько же занимаешь; представление тебя предстоит неотлучно предо мною, а молитва моя о себе препровождается купно и о тебе; не могу больше писать. Боже всякого милосердия, сохрани его так, как я желаю».