В 1755 году 13 числа преставился внук мой Николай, всякого портрета к сыну моему лицом сходнейший, а в том же годе июля 20 дня скончала жизнь и невестка моя, Татьяна Федоровна. Скорбь, сею утратою сыну моему причиненная, потому что они жили столь согласно, как редко и примеры бывают, меня сокрушила. Стараясь его удалить от предмета, им столь любимого, примыслил о отправлении его вверх по линии осмотреть вместо себя как оную, так и внутри живущих башкирцев, нет ли им от кого обид, что я и почасту чрез него, сына моего, делывал; и как только объявил о сем пути, то в ту ж ночь приключилась мне прежестокая горячка, и хотя жар мой пущанием крови и убавлен, но продолжаясь, умножал мою слабость, почему я и принужден нашелся отменить отправление сына моего. На третий день после сего получил я из Исецкой провинции репорт, что башкирцы Ногайской дороги, убив всех присланных от Кабинета для сыскания к фарфоровому заводу глины и каменотесцев, все взбунтовались по рассеянному во всех местах и почти в один час возмутительному письму, коего сочинитель был один из их духовных, именуемый Батырша, который имел в рассеянии того почти всех духовных себе помощниками; причины в том по их суеверию показаны, что они состоят правоверные под игом безверного христианского народа, и чтоб каждый верящий в Бога и последующий праведному Магомету принял в защищение закона оружие, хотя бис погибелью каждого и всех в рассуждении могущей встретиться превосходной силы, но зато несумненным награждением обещанных благ в Алкоране; а в самое ж то время посланы от него, Батырши, как в Казанскую губернию к татарам, так и киргиз-кайсацкому народу, кочующему за Яиком, таковые ж письма, в коих назначен был день и час к начатию сего возмущения; почему вдруг по предписанному времени весь башкирский народ взбунтовался. Оный башкирский народ с начала подданства царю Ивану Васильевичу, по их природному зверству, прежде бытности моей в разные времена бунтовал 6 раз; а киргизцы начали производить набеги за границу как для погубления россиян, так и для вспоможения башкирцев. Все сие, как выше я сказал, приключилось во время тяжкой моей болезни, но, к счастию, оставившей мне память к принятию мер потребных, кои состояли в том, что я послал ордеры:
1) Во все по линии крепости и редуты о наблюдении к защищению должной предосторожности; в случае возможности о делании поисков над злодеями.
2) О немедленной высылке из яицкого войска тысячи человек казаков.
3) К находящимся команды моей армейским трем драгунским полкам — Московскому, Троицкому и Ревельскому, чтоб немедленно внутрь Башкирии вступили и тамо делали поиски, не щадя не токмо жилищ, но самых башкирцев, жен их и детей для укоренения страха к недопущению сему злу распространиться.
4) В Казанской же губернии пребывающим четырем армейским полкам писал я, что хотя они и не в моей команде, но начинающееся зло есть такого рода, что каждый по должности и присяге обязан быть послушным начальнику, как-то мне, в губернии, в которой оное открылось, и потому я высочайшим ее императорского величества именем командирам тех полков определяю поспешить приходом своим в Оренбургскую губернию, а в случае паче чаяния их ослушания подвергнут себя командиры тягчайшему по законам штрафу; по приближении ж каждого полка найдет командир в предписанных местах себе наставление, куда следовать и что делать, — каковые наставления от меня во все места, куда тем полкам по способности следовать надлежало, с нарочными офицерами, знающими внутренность положений башкирских жилищ, и разосланы.
5) Наместнику Калмыцкого ханства Дондук-Тайше писал я, скрыв однако ж от него башкирское возмущение, чтоб он прислал тысячу человек калмык по причине умножающихся от киргизцев наглостей, которым киргизцам те калмыки были, есть и будут по ненависти, врожденной в них, неприятелями.
6) На Дон к атаману писал я, чтоб прислал немедленно тысячу человек казаков.
7) Оренбургских тысяча человек казаков и 500 ставропольских крещеных калмык отправил я по линии в те места, где более киргизских набегов имел причину опасаться, куда и пришедших яиц-ких казаков под командою ландмилицкого Шешминского полка капитана Тимашева, человека мне весьма надежного и во многих случаях о храбрости его, будучи в полках, и в знании, как с сими неприятелями поступать, изведанного.
8) С самого ж начала получения о сем известия писал я к киргизскому Нурали-хану, чтоб он народ свой удерживал от вспоможения бунтовщиков башкирцев, а как оный хан над своими народами не самовластен, то я при том же велел писать и ко всем знатным старшинам моему сыну со обнадеживанием за послушание высочайшей ее величества милости, которой опытом предварительно подтвердил я некоторыми им подарками, а в случае их ослушания пристращиванием их достойного наказания; тому ж посланному в Киргизскую орду из магометан толмачу были от меня даны секретно сделанные нарочно на татарском языке листы от имени пребывающего в Оренбурге магометанского ими почитаемого знатного духовного такого содержания, что он подвигу своих одноверцев хотя и радуется, но как башкирский народ, о чем и им, киргизцам, известно, вероломный и непостоянный, то он опасается, чтоб оный, возымев успех в своем предприятии с помощию их, киргиз, потом первою жертвою себе назначит их же, киргизцев. Таковы листы посланный мой иногда нарочно обранивал, а иногда по дружбе и отдавал в руки; хотя сие средство, употребленное мною в старшинах и в хане, и имело желаемое действие, но вообще в народе не произвело успеха; ибо тот киргизский народ, будучи кочевой и степной, ко всякому воровству и грабительству наклонный, не внимал никаким увещаниям, а пользовался сим случаем, чтоб наживаться.
9) С получения ж о том бунте ведомости разослал я во всю Башкирию грамоты, коими прощались все бунтовщики, кроме зачинщиков, так что все без малейшего наказания останутся и пребудут при прежних своих вольностях, если с получения сего принесут повинную, а кто помянутого Батыршу, поймав, привезет в Оренбург, тому обещано дать 1000 руб.; а буде из простых, то старшинское достоинство с награждением богато осыпанной каменьями сабли, лисьей шашки и кафтана, а буде кто из последователей его, Баты-ши, 10 человек имянитых его учеников, поймав, приведет, тому дано будет 500 руб.; буде же и за сим милосердым объявлением оный башкирский народ останется в возмущении, то с оным и с женами их поступлено будет как с злодеями, без пощады и малолетних их детей. При сих грамотах разосланы также в Башкирию, от имени предупомянутого в Оренбурге находящегося духовного, нарочно сочиненные мною листы, коими он увещевал к усмирению, а что известный Абыз-Батырша не что иное есть, как прелестник и нарушитель их покоя, что таковое за закон вступление без подтверждения всего их духовенства не может быть согласно с святою книгою Алкораном, а посему и конец сему будет только их погибель; он, якобы сострадая об них и по их невежеству сие им упущая, советует, а инако должность его требует их признать за противников закона. По сему и по вышеписанным в Киргизскую орду посланным письмам, дабы прикрыть и вероятнее показать мною сделанное, принужден был ласкать поминаемого оренбургского ахуна и с ним иногда нарочно в присутствии других магометан о сем возмущении советовать; он, как то и подлинно не глуп, недалеко отходил своими рассуждениями от написанного мною от его имени, хотя он о том и ничего не ведал.
10) Живущим же в Башкирии народам тевтерякам, мещерякам, которых башкирцы до вступления под Российскую державу считали своими подданными, послал я тогда грамоты, поощряя их против бунтовщиков башкирцев к вооружению, как то по подданнической должности, так и для собственной своея безопасности; ибо ненависть и гордость против их башкирская им довольно известна, и что главнейшая причина их возмущения есть та, чтоб обратить их в прежнее рабство, а к поимке известного Батырши и его учеников я на них, мещеряков и тевтеряков, более всех надеюсь; желал бы, чтоб обещанное за то награждение из них кому досталось.
О всем вышеписанном донес я ко двору с курьером, с которым я и получил на все апробацию; но между тем, пока команды в Башкирию доходили и отправленные от меня нерегулярные войска пришли в назначенные места, многое убийство от тех злодеев произошло и с такою свирепостию, что, убивая россиянина, тело его в куски резали, и сожгли завод Александра Ивановича Шувалова. Не могу и сего пропустить молчанием, что при толь к возмущениям неправильным причинам как от того Батырши, так и от всех его сообщников в рассеянных письмах, а по производившимся после допросам, ни одного слова к нареканию моему в управлении ими не написано и не сказано. Разосланные в Башкирию от меня грамоты имели тот успех, что многие, от намеренного зла отстав, приходили с повинными, почему от меня и даваны таковым за моею рукою охранительные указы. Тевтяри и мещеряки с такою ревностию против башкирцев вступились, какой только желать возможно было, а знатнейшие их старшины отправили от себя для сыскания тех возмутителей таких людей, которые их и в лицо знали. В сей же поиск поехал один престарелый и мною всегда любимый старшина мещеряцкий, коему было более 80 лет от роду.
