25 ноября. Пятница. 10 часов утра.
В 10 часов мы поехали к Салтыковым, и я чувствовала, что мне будет ужасно весело. Когда мы вошли, дам еще было мало, а кавалеров пропасть. Меня познакомили с барышнями, которых я не знала, потом из-за колонны явился Мещерский, и мы стали болтать, точно мы вчера только расстались. Он все такой же, и я была очень рада его видеть. Танцевать не предполагалось, и мы с Ностицем держали пари: он говорил, что будут танцевать, а я говорила, что не будут. Я проиграла. Когда все съехались, какой-то генерал Ден сел за фортепьяно и стал играть вальс. Должно быть все этому ужасно обрадовались, потому что такой tourbillon[1] поднялся, ни одна пара не осталась сидеть, все закружились. Потом, когда вальс кончили, Кислинский позвал меня на мазурку, и в то же время Ваничка пришел и говорит, что он хочет со мной мазурку танцевать. А я показала головой на Кислинского; он сделал вид, что очень огорчился, прежде умолял, а потом показал Кислинскому кулак: «ух ты, Кислинский!» Потом позвал меня «хоть на кадриль». Так как послали за тапером, то в ожидании его не танцевали и мы поговорили по душе. «Il faut que je vous demande pardon, comtesse, que je ne me suis pas encore presente chez vous».[2] А я ему говорю, что мы еще не принимали и только со следующего четверга начнем. Он покраснел и говорит, что «мне Кислинский говорил, что можно». Мне досадно на Кислинского, что он к нам приглашает гостей, и я сказала, что если бы он (Кислинский) minded his own business,[3] то было бы гораздо лучше. Потом он рассказывал, что он проезжал мимо Ясной Поляны и ехал один господин, который у нас был. Я спрашиваю: «Что же, Ясная хороша?» — «Говорят, так себе». Я рассердилась и говорю, что это лучшее средство со мной поссориться, говорить, что Ясная не хороша, или «так себе». Я спросила, много ли он занимается. Он говорит: «Да, я очень стал серьезен, я жениться хочу». — «А сколько вам лет?» — «22». — «Рано немножко, но это дело хорошее». — «А, — говорит, — сколько свадеб готовится». — «Чьи же?» — «Да обо всех говорят, о вас только что-то ничего не слыхать, а я хотел бы знать, за кого бы вы пошли. Ну, за Кислинского пошли бы?» Я говорю: «Нет». — «Отчего?» — «Потому только, что я его не люблю и не могу полюбить». — «А знаете ли, любовь зла, полюбишь и козла». — «А может быть, это к вам приложимо?» — «Нет, — говорит, я знаю, на ком я хочу жениться». Яговорю: «La pauvre Машенька est malade, on ne peut pas l'epouser, comme vous en avez eu l'intention, je crois, l'annee passe». — «Oui, c'est vrais mais je vous assure, que c'est une excellente personne: elle a tant de coeur et c'est une qualite,[4] которуюябольшевсегоценю. Вот у вас очень мало сердца, у вас всегда голова впереди, а сердце на заднем плане».
Меня это огорчило. Он это увидел, покраснел и говорит: «Je vous ai offense». — «Non, mais vous m'avez fait de la peine».[5] — «Я не люблю умных людей, особенно бессердечных и умных девушек». — «Вы так цените сердце? у вас оно есть? Ни…» — «Нет, серьезно, неужели нет?» — «Совсем нет, а вы думали есть?» — «Во мне всегда ошибаются и находят те качества, которых я совсем не имею». Я говорю, что я действительно ошибалась, но что в нем я нашла качества, которые я не подозревала. А те, которые я ожидала найти, — не нашла. Он говорит, что он никогда не плачет, и что в последний раз это с ним случилось три года тому назад. Он ехал в вагоне и плакал, но скорее от злости на самого себя, чем от какой-нибудь другой причины. Я говорю, что если так, то я очень жалею его будущую жену, и спросила опять, на ком он хочет жениться.
«Choisissonsensemble, — я говорю, — et bien, voyons qui voulez vous que ce soit?» — «Vous». — «Moi? mais je ne vous epouserai pas». — «Pourquoi pas?» — «Pour la meme raison que je, n'epouserai pas Кислинский». — «N'avez vous pas meme de l'amitie pour moi? Si vous en aviez le reste viendrait plus tard». — «De l'amitie j'en ai pour vous meme beaucoup».[6] — «Нет, правда? Серьезно? Это меня очень радует…» Потом мы с ним танцевали кадриль, и он меня сватал за Кислинского и все повторял, что «любовь зла», и привел пример, как один дрянь ужасная женился на такой милой, доброй, хорошенькой девушке, что все удивлялись, как она могла за такую дрянь выйти замуж. Я на это ему говорю:
— Вот вы, — ведь вы сами говорите, что вы ужасная дрянь, а…
— Да, дрянь, но честный, а он нет.
Следующую кадриль мы с ним танцевали визави, и когда мы встречались, он всякий раз мне какой-нибудь вздор говорил. Когдадирижерговорит: «Changer des dames»,[7] онговорит: «Changer des dames? Je suis tres content».[8] На это я ему сказала, что если он хочет со мной поссориться, то он достигает своей цели. — «Enchante!»[9] После кадрили я его спросила, отчего он в таком восторге, а он покраснел, сделал какие-то глаза маленькие и говорит: «Милые бранятся, только тешатся». — «Если бы мы друг для друга милые были, тогда было бы, может быть, так». — «А разве мы не милые? Ведь вы милая, и я милый, правда??» Этот разговор был до мазурки. Кислинский пришел за мной, а Ваничка говорит: «Графиня со мной танцует», — сделал опять свою гримасу глазами и сделал ему жест головой, чтобы он ушел. Кислинский ушел, через несколько минут опять пришел, а Ваня взял его за руку, повернул и говорит: «Je t'en prie, mon ami…»[10] и рукой показал, чтобы он ушел. Но я встала и ушла с ним, тем более что Ваничкина дама имела какой-то растерянный вид и искала глазами своего кавалера. «Графинюшка…» — но я ему напомнила, что он пригласил даму на мазурку и что неучтиво заставлять ее ждать. В мазурке мы часто друг друга выбирали и очень было весело. Это даже почти самый веселый вечер до сих пор.
Свободное копирование
