В свои девять лет я узнала, что такое голод. Родители делали все возможное, чтобы мы были мало-мальски сыты. Папа уже не шил шапок. Мама тоже не имела работы. Была безработица. Люди ели собак, кошек и даже детей. Дружила я в то время с дочерью раввина, жившего в нашем доме, - Лизой, моей ровесницей. Однажды, играя на улице, увидели на заборе разрушенного дома детскую посиневшую головку грудного ребенка. С плачем бросились домой. Это было так страшно! Мы долго боялись выходить на улицу. Говорили, ребенка съели цыгане, они воровали детей. Всякое было в то время, а разговоров еще больше.
Нам эта зима показалась очень длинной. Тысяча девятьсот двадцать первый год. Еще где-то шли бои, закрепляя победу Советской власти. В дальнейшем родители арендовали ларек и там продавали всякую мелочь, сахарин, газеты, конверты, конфеты. Мы с сестренкой оставались дома в ожидании мамы. Мама прибегала замерзшая, наскоро кормила нас пшенной кашей, стоявшей в печке, и убегала сменить папу.
Зима была в то время суровой.
Пришла весна. Кругом стояли развалины, видимо, все дерево пошло на топку.
Потом был НЭП. Начали открывать магазины, предприятия стали работать. Новая экономическая политика вступала в свои права. Это был выход из создавшегося положения. Жить стало легче и веселее. Я в этом вопросе, конечно, ничего не понимала тогда, но радовалась, как все.
