27 ноября 1983 г.
Дурацкий день. Три с половиной часа у меня сидела журналистка из «Известий», и я бесстыдно, в который раз, талдычил о школьной дружбе, об измене футболу ради литературы, о советском рассказе, который поддерживается только изнемогающими усилиями Соротокиной и Наумова. С огромным трудом удержал на устах готовое сорваться имя Беломлинской-Платовой, которую все считают моей выдумкой. А она – номер 1. Зачем я так растрачиваю время и силы? Что у меня – вторая жизнь в запасе? До прихода журналистки я два часа правил другое интервью – для «Семьи и школы». Великий воспитатель, Песталоцци, сукин сын! А потом поездка в Москву, возня с версткой, никому не нужное выступление, повесть заброшена. А все дело в том, что я беспокоюсь за книгу, за новые рассказы, за всё литературное будущее, поэтому мне кисло, неуверенно пишется, поэтому меня тянет к сублимации работы. Надо взять себя в руки, вечно я куда-то заваливаюсь: то в кинохалтуру, то в теле-радиовыступления, сейчас вот интервьюерная горячка. Как же не стыдно срамить своим равнодушным бормотанием детство, мать, школьных товарищей, Чистые пруды? Нельзя же так опускаться.
Свободное копирование
