6 февраля
Натянутый и довольно тяжелый вечер. С. И. и Гольденвейзер играли в четыре руки симфоническую увертюру "Орестеи", сочинение Танеева. Слушали все наши с снисходительным равнодушием. Было неловко, никто не похвалил; спасибо Льву Николаевичу, что он с своей обычной благовоспитанностью подошел и сказал, что тема ему нравится. Взволнованы и довольны были только Анна Ивановна Маслова и я. Мы слышали "Орестею" и слышали увертюру в оркестре. Фортепиано нам было только напоминанием.
Л. Н. видела сегодня мало. Он читал, ходил к Гроту, носил корректуры "Искусства", писал много писем, а вечер провел с нами. Он бодр опять, но что-то есть в нем сдержанное и скрытое. Не знаю, куда он девал тетрадь своего последнего дневника, и боюсь, что отослал Черткову. Боюсь и спросить его. -- Боже мой! Боже мой! Прожили всю жизнь вместе; всю любовь, всю молодость, -- все я отдала Л. Н. Результат нашей жизни, что я боюсь его! Боюсь -- не быв ни в чем перед ним виноватой! И когда я стараюсь анализировать это чувство боязни, то я поскорей прекращаю этот анализ. С годами и развитием я слишком хорошо поняла многое.
Уже то, что он в дневниках своих последовательно и умно чернил меня, короткими ехидными штрихами очерчивая одни только мои слабые стороны, доказывает, как умно он себе делает венец мученика, а мне бич Ксантиппы.
Господи! Ты нас один рассудишь!
Свободное копирование
