31 июля.
Сегодня мебельщик Михайлов говорил мне: «еду сюда с дачи по железной дороге. Разговор о новорожденном наследнике. Радуются.; Вдруг какой-то господин очень громко говорит: «Странные какие русские. Завелась новая вошь в голове и будет кусать, а они радуются». Все разом так и притихли. До чего вольно разговаривают, так просто, удивительно».
Татищев рассказывал содержание письма, очень резкого, которое он послал Витте, уличая его во лжи и в доносе на него, Татищева. Татищев государю, якобы, помешал своей болтливостью заключить г-ну Витте выгодный для России договор. Тоже выдумал предлог. А царь поверил и жестоко обошелся с покойным Плеве.
Наши поражения продолжаются. Ha днях сидел у меня гр. Кутайсов, спб. ген. губ. — «Министры выдумали для меня особый слог в докладных записках, так что сначала я ничего не понимал», жаловался государь. «Гессе говорит мне о министрах, это верный человек, и я все знаю». Ничего не знает.
На днях был у Витте. Яростно говорил о Плеве. «Зачем о нем пишут? Отчего не пишут о кучере? — кричал он. — И погиб Плеве отвратительно. Сипягин был ограниченный человек, но он умер благородно.»
Удивительно: быть взорванным миной — «отвратительно», а быть убитым из револьвера — «благородно».
…«Россия не может воевать. Она может воевать только тогда, если неприятель вторгнется в сердце ее. Не на окраине, а в сердце».
Значит, окраины можно не защищать. Умный человек, а сколько он вредных глупостей наделал и сколько глупостей наговорил. Хвалил кн. Мещерского. Он ему до миллиона денег надавал и еще даст. Упрекал меня, что я не печатал его статей, в которых он выставлял себя проницательным гением, а всех других смешивал с грязью. Он отстранил государя в 97 г. от занятия Босфора и направил Россию на Д. Восток, где построил гор. Дальний, и дал наживаться инженерам, в том числе родственнику своей жены, Юговичу. Говорил о свободе печати. Воображаю, какую он свободу даст! Будет подкупать, как подкупал он заграничную печать, которая его прославляла и называла гением.
Как только он приехал из Берлина, все министры поехали к нему на поклон.
Витте мне представлял, как царь отвечает, когда ему Витте докладывает.
— «Можно, вот, это сделать? Мне бы хотелось».
— «Нельзя, в. в., потому и потому то».
— «А вот это можно?»
— «И этого нельзя потому-то».
Затем царь начинает спрашивать его: «можно ли принять такую меру?» Он кисло и нехотя отвечает:.
— «Можно», или: «Подумаю», или: «Хорошо».
— «А Плеве докладывал иначе, — продолжал Витте — спросит царь — можно ли?» — Все можно, все хорошо, и тогда все разрешает Плеве.
Чорт знает, как нами управляют все. Посидишь этак, послушаешь, и так становится скверно, так скверно, что понимаешь все, самое гнусное, самое отвратительное, все эти заговоры и убийства.
Целая возня была с фельетоном Меньшикова о флоте, где он сказал, что «у нас флота нет». Алексей Ал. пожаловался царю. Царь приказал Дурново приготовить доклад. Зверев и Дурново были еще за газету. Царь выразил удивление, что в газете можно было это напечатать. Потом сказал, что наказывать не надо, а достаточно сделать внушение. И на том спасибо. Но фельетон все-таки свое дело сделал и рассказал правду.
Зато сегодня пришлось остаться без фельетона. Меньшиков написал продолжение, и очень хорошее, кстати вспомнил сказку Андерсена о царе, который ходил голым, воображая, что на нем чудесное платье, потому что придворные восхищались.
Свободное копирование
