22 февраля.
Много воды утекло, много изменилось. «Русь» издается хорошо. Война ей помогла и поможет. С «Нов. Вр.» постоянная полемика и нападки. Сам Леля напечатал наставление мне за то, что я назвал японцев дьяволами с зелеными глазами. «Это — лубок», сказал он. Пускай лубок. Но и для лубка нужен талант, а в статьях Лели его очень мало. Он умен, но таланта мало. Может быть, он организатор хороший.
Был Амфитеатров. Часа три говорили с ним, дней десять тому назад. При прощаньи я сказал ему, что любил его талант, он мне ответил, что любил и любит меня.
Сегодня С. С. Татищев приходил ко мне от Плеве. Государь согласился принять депутацию журналистов на условиях: чтоб не было евреев и чтоб был Суворин. — «Государь полюбил вас, — говорил Татищев. — Он читает вас. Вы тронули его сердце. Императрицы тоже читают и Плеве вторит государю. Дело идет о том, чтоб наградить вас. Хотят вам дать Владимира на шею».
Я вскочил, как ужаленный. «Как, мне орден? Да это, значит, убить меня, закрыть мне рот навсегда. Я откажусь от ордена, если мне его дадут. Ничего другого мне не остается». Татищев обещал мне — сказать Плеве, что это надо оставить. Награды? Вот, они — администраторы! Господи, помилуй меня от них. До сего дня я не думал никому не понравиться. Я рад был, что публика меня читает. Это — моя лебединая песня. Тоже было в 1876, когда началась сербская война. И тогда я воодушевлял и теперь. Это начало и конец. Боюсь, что этих нервов не надолго мне хватит. Совсем истреплются, и тогда беда газете. Мне ее жаль. Не вижу преемников.
Свободное копирование
