Дневник Георгия Эфрона - 342

Дневник N 13 10 января 1943 года

A l'heure qu'il est я должен был бы быть в военкомате, но дело повернулось опять; снова изменения, осложнения, и я не знаю, что думать; мое положение или очень ухудшилось, или очень улучшилось; опять все запутано. 8-го числа я наконец поймал А. М. Эфроса, чтобы попросить у него денег. Эфрос, выслушав мое сообщение о призыве в трудармию, тотчас же определил, что мне туда идти нельзя, а надо быть или в армии, или учиться. Я пошел, по его совету, к М. Голодному (военная комиссия Союза писателей). М. Голодный, так же как и Эфрос, решил меня поддержать и сделать все, чтобы избегнуть трудовой фронт. К сожалению, получилось так, что я Голодного застал только в 7 часов, и мы условились на 9-ое число в 3 часа встретиться в Союзе. Девятого я узнал, что Союз писателей запросил ЦК партии (секретаря ЦК) и секретарь ЦК обещал выяснить мое дело. Уже были случаи, что каких-то польских писателей забрали в трудармию, а потом освободили по запросу ЦК. Это было 9-го в 4 часа. Я должен был в 11 часов узнать у Лежнева результаты запроса, но, по-видимому, секретарь ЦК ушел в театр, и не было известно ничего, хотя Лежнев "действовал кружными путями". Очевидно, Лежнев позвонил в 10 часов вечера в ЦК, но тот человек ушел. Все это мне стало известно в 11 ч. вечера вчера. Еще днем Голодный говорил, что "поскольку наличествует запрос ЦК, то мне кажется, что он (я) может завтра не являться", но тогда (в 4 ч. дня) Лежнев возражал против этого. Вчера же в 11 ч. вечера Лежнев дал мне совет не являться. "Я не вижу особой беды, если вы не явитесь завтра, - сказал он, - вряд ли завтра же к вам будут применены санкции, а послезавтра все должно выясниться". Раз Лежнев, Эфрос и Голодный, все согласны в том, что мне необходимо избежать трудармии, раз Союз хлопочет обо мне в этом плане, то я, мне кажется, сделал правильно, последовав совету Лежнева. Он, как-никак, отв. секретарь Президиума ССП. Говорят, что он очень осторожен и ни в коем случае на ветер советов давать не станет. А то, действительно, явился бы я, и пришло бы, допустим, постановление ЦК меня оттуда освободить, и это было бы, мне кажется, гораздо труднее - я уже бы работал, был бы на заводе или в части. С другой стороны, делу может повредить факт неявки как плохо характеризующий. Потом, я очень боюсь быть задержанным на улице без документов: а ведь у меня только явочная карта, уже просроченная! А задержать могут, могут вполне - милиция, военные. А там пойди, выкручивайся. Страшно противно и неприятно быть на иллегальном, противозаконном положении. Но мне тоже кажется, что Лежнев не стал бы говорить попусту, не взвесив то, что говорит. Л. Г. и Дейч тоже такого мнения; также и мать Темы, которая хорошо знает Лежнева и Союз. Вчера встретил И. Г., которая сообщила, что М. А. спрашивала обо мне; действительно, я вот уже 9 дней к ней не хожу, и она, конечно, беспокоится. Я просил передать И. Г. ей, что я на днях зайду. Сложно то, что мое пальто на хранении у Дейчей (я решил ехать в ватнике), а вид ватника наведет ее на сомнения о 2-ом (кожаном) пальто, что сталось с ним и шубой. И сегодня мне опасно ходить (да к тому же воскресение).

Говорят, призывная комиссия в воскресение не работает; мне это лишний козырь. Я думаю, что в случае неудачи, как и удачи, Лежнев позвонит военкому Окт. РВК Коканбаеву и объяснит, почему я не явился. Основное - это чтобы до результатов запроса со мной ничего не случилось: чтобы за мной не пришли и не задержали на улице. Как и всегда, уповаю на Бога. Авось все устроится. Все книги, документы и дневники - на хранении у Л. Г. Очень боюсь, что из пустой трусости Л. Г. дневники уничтожит. Писал ли я что о ней с плохой стороны? Сейчас не помню; если да - то уничтожит наверняка. Все это, и пальто, должно быть передано Мульке.

Письмо ему она процензуровала; некоторые места, резко упадочно-безнадежного характера, самые литературные, ею вычеркнуты, остальное оставлено. Был вечером Изя; продал ему за 400 р. галстук, пиджак, рубашку. Всего останется у меня денег рублей 300. Вещи собраны в рукзак, продукты буду везти в авоське. Есть 2 кг хлеба, сухари, коржики 30 штук (сладкие), 1 колбаса. Еще будет? кг колбасы,? кг сыра,? кг коврижки. Все эти дни кутил. Завтра постараюсь увидеть И. Г., чтобы дать ей письмо М. А., потому что я всегда опасаюсь, чтобы М. А. не подняла бучу в Союзе или Литфонде. Может случиться так, что я все-таки уеду, а потом меня освободят, а она тем временем поднимет бучу, которая очень повредит моей репутации и может повлечь за собою такие последствия, как выселение и снятие со снабжения. Этого надо избегнуть. Если бы я не уехал, то я зайду к М. А., дам 200-150 р. и талон на зимний паек (3 кг риса, 20 яиц, 5 кг сухофруктов), если она захочет. А то я боюсь, если она узнает, что я мобилизован в армию, то она может пойти требовать каких-то денег в Литфонд и показывать мое обязательство, - а я вернусь, и каково будет мне? В случае отъезда я ей напишу подробное письмо, в которое вложу талоны на паек и пропуска в гастроном 2й - это покроет целиком первый долг; и порекомендую ей сходить к Дейчам. В общем, как-нибудь постараюсь устроить. Темнеет. По-видимому, погода портится и предстоит похолодание. К вечеру надо будет позвонить Лежневу - узнать, когда зайти завтра, напомнить ему о себе и узнать, сообщено ли в ЦК, что мне надо было явиться сегодня. В школе дали носки, мыла кусок, носки шерстяные, пирожков с мясом 13 штук (все съедены).

Валентина Ивановна дала полотенце-салфетку, сухарей, 1? кг хлеба, 50 р. и 3 пищеконцентрата (картоф. котлеты в порошке); П. Д. дала 100 р., ниток, иголок, булавок, коробку спичек, носовой платок, сахару (entamй1), 2 колбасы (одна съедена), табаку, чаю, кусок мыла, дала валенки, в которых и поеду; в общем, повела себя замечательно. В счет аббасовского пайка получу от М. М. шапку-ушанку.

Очень боюсь, что взрежут рукзак (это очень практикуется, а «я» рассеянный, неуклюжий до чрезвычайности и не замечу). Как было бы замечательно не уехать в эту трудармию, быть от нее освобожденным. Возможно, что тогда меня определят рядовым. Но ведь тогда дадут обмундирование и питать будут уж во всяком случае лучше, чем в трудармии; а это имеет ведь очень большое значение. Конечно, в комиссии могут сказать, что мне предлагали пойти "просто в армию", но что я отказался. Да, варианты возможны всякие: первый, что ЦК ничего не сделает, второй - что меня определят в результате запроса "просто в армию" и третий - что мне дадут отсрочку. Трудармия, пехота или отсрочка - вот что решится завтра.

Из всех трех вариантов я предпочитал бы последний - чтобы дали доучиться; потом шел бы второй, а потом - третий. Позвонить, узнать, который час. Ко мне должен прийти человек с вышеуказанной колбасой, сыром и коврижкой. Очень страшно за будущее, но как приятно сидеть у себя дома! Что бы ни случилось, так сказать, последние минуты были ничем не омрачены. Но как я гениально питался в эти дни!

Коврижка, масло, пирожки, рис-плов, винегрет, пиво (на недавней школьной вечеринке) - все было, и я уже успел поправиться. В дорогу есть достаточное количество открыток и бумаги. Читать возьму Селина "Путешествие на край ночи", "Фронт" Корнейчука и мою книжечку "Quintessences"2. Н-да, дела-делишки. Но как приятно сидеть дома! Впрочем, моя совесть чиста: я уже совсем готов был ехать и не явился только потому, что Лежнев мне так посоветовал. Сейчас время - около 5 ч. 30. Пожалуй, надо было согласиться идти в пехоту, когда предлагали, а не упорствовать насчет училища. Я не надеюсь на отсрочку. Интересно, что сделали с этим Подрядчиком (Л. Г. о нем мне сообщила: польский писатель, был тоже забран в трудармию, потом освобожден). Боюсь, что я испортил себе все дело тем, что не явился; Эфрос, например, говорил мне, чтобы я явился (но это было до звонка в ЦК).

Правда, он ведь не отв. секр. ССПУЗ, как Лежнев; он мне советовал явиться, "а потом вас вернут, как Подрядчика". Может, действительно, надо было проявить добрую волю? Но ведь Лежнев… Впрочем, suffit1. Все равно уж поздно и ничего не изменишь. Бог, Бог, который раз я обращаюсь к тебе! Ты мне много раз помогал: когда я был в Казани, при выходе из московского вокзала (когда не было московской прописки). Я всегда обращался к тебе в тяжелые минуты своей жизни, говорил "A Dieu Vat" - и все выходило, все было в порядке. Помоги же мне и на этот раз. Сделай так, чтобы мне ничего не было за неявку, чтобы меня не задержали на улице, чтобы - и это основное - запрос ЦК окончился успешно. Я тебя очень, очень об этом прошу. Ведь это определит мою дальнейшую жизнь; ты знаешь, Бог, что надо быть счастливым и нормально жить; пожелай мне доброго и сделай так, чтобы запрос ЦК закончился успешно и дал результаты. A Dieu Vat.